В первый день, когда я носилась по Лондону и собирала материал для нового репортажа, у меня не было минуты свободной, чтобы подумать о Доминике. Я взяла интервью у двух пар, которые жили вместе и не собирались жениться, у разведенного мужчины, не желавшего надевать ярмо во второй раз, у незамужней женщины, довольной своей жизнью, и у представителя благотворительной организации «Двое лучше, чем один».
После чего, резко помрачнев, я отправилась интервьюировать Ситронеллу Прэтт. Приберегла ее напоследок, чтобы можно было честно сказать: извините, у меня мало времени. Наши беседы обычно проходят так: я сижу как на скамье подсудимых, нацепив на физиономию маску вежливой заинтересованности, Ситронелла заводит обычную песню – о благосостоянии мистера Счастливая Попка, о новой машине, которую они собрались купить, о чудесной вилле в Провансе, которую Прэтты собрались отделывать заново, о выдающихся успехах их грудничка, малышки Сьенны.
Дверь открыла симпатичная девушка, няня Сьенны, и я очутилась в хампстедских владениях Прэттов, викторианском доме со множеством беспорядочно расположенных пристроек. Особняк стоял на дороге, ведущей на Хампстед-Хит. «Прошу вас, Франсуаза, оставьте нас!» – сказала Ситронелла, обращаясь к девушке, как к служанке. Меня это удивило, потому что в своей колонке Ситронелла частенько порет всякий бред о Франсуазе, своей «волшебнице-няне», с которой не сравнится никакая другая, и рассказывает, как щедро осыпает ее подарками, лишь бы та осталась у Прэттов подольше. На прошлой неделе Ситронелла похвалялась, что подарила Франсуазе новую модель БМВ. Как ни странно, на подъездной дорожке не было и следа БМВ.
Пройдя по заваленному игрушками коридору, мы оказались в «кабинете», больше похожем на детский отдел книжного супермаркета «Уотерстоунз», что рядом с моим домом. Занимая всю стену, от пола до потолка, на полках выстроились книги по детской психологии, беременности и уходу за младенцами. Казалось, тем самым Ситронелла хочет показать всем и каждому, какой она эксперт в этом деле, причем упирает на количество. Разворачивая микрофонный шнур, я смотрела на нее и думала: «Как жестока реальность!» Девушка, которая призывно улыбалась с фотографии, предваряющей колонку, не имела ничего общего с тучной дамой под сорок, клювоносой мегерой с блекло-пепельными волосами. Но нельзя недооценивать силу покровительства. Ситронелла никогда не была журналистом и даже не умела двух слов связать, но случилось так, что ее мнение о женщинах совпало с мнением упертого редактора, Тима Лоутона. Когда шесть месяцев назад они впервые встретились на вечеринке, ядовитые высказывания миссис Прэтт в адрес собственного пола поразили Лоутона до глубины души, и он тут же, не сходя с места, вытащил чековую книжку и предложил ей вести колонку. Так Ситронелла стала Геббельсом при Гитлере-Лоутоне, и вместе они объявили войну женскому полу. Мне всегда казалось, что ее опусы следовало бы назвать «Пятая колонка»: неделю за неделей она поливала грязью успешных незамужних женщин. Писала о кораблях, покидающих порт, и о женщинах, остающихся «у разбитого корыта». Рассуждала о том, что невозможно получить все сразу. Ни один мужчина, со знанием дела заявляла она, не захочет жениться на карьеристках за тридцать. Более того, продолжала Ситронелла, ни один мужчина вообще не захочет сочетаться браком с женщиной за тридцать. Ведь тридцатилетние женщины уже не так привлекательны, и, естественно, мужчины – разве можно их в этом винить? – предпочитают двадцатилетних. Получив в ответ двенадцать мешков гневных писем, она объявила их веским доказательством своей правоты.
Если у Ситронеллы выдается свободная минутка, свободная от злобных нападок на женщин, которые делают карьеру, она принимается расхваливать свою райскую семейную жизнь. Обычно ее писанина начинается так: «В нашем огромном поместье в Хампстеде. |