— Он все еще смеется! Смиренный — весьма сомнительно, покорный — быть может, при условии, что сия покорность совпадает с вашими планами. Не говоря уж о попытке проникнуть в государственные дела, пробудив эхо дел, давно канувших в Лету.

Наверняка он сейчас заговорит о Венсенне, подумал Николя.

— Вы, разумеется, хотите услышать о моем походе к Гурдан? — невинным тоном спросил он.

— К Гурдан? При чем тут Гурдан? Какая муха вас укусила, что вас понесло к этой сводне? Я, господин комиссар, говорю о вашем бессмысленном визите в королевскую тюрьму Венсенн. Используя уж не знаю какой хитроумный способ, вы сумели убедить Ружмона пропустить вас в крепость. Что вы о себе вообразили? Что он станет молчать о ваших низменных поступках?

Николя понял, что комендант Венсенна говорил с Сартином, однако остерегся сообщать о приказе, подписанном Ленуаром.

— Я вообразил, сударь, что господин де Ружмон даст отчет вышестоящему начальству, а вы пожелаете вместе со мной обсудить состоявшийся разговор. Если бы события последних дней позволили, не сомневайтесь, я бы уже сообщил вам обо всех подробностях моего расследования.

— Ну и над чем мы теперь смеемся? У него, видите ли, не было времени повидаться со мной! А откуда, скажите на милость, вы неожиданно узнали о государственном преступнике, упрятанном в самые недра памяти? Я говорил с Ленуаром, и он утверждает, что ничего об этом не знает. Так откуда вам о нем известно? Отвечайте.

Значит, подумал Николя, каждый действует в меру имеющихся у него полномочий и правит лодку туда, куда дуют ветры его интересов. И сейчас эти интересы вошли в противоречие с его верностью.

— Ну, чего вы ждете, сударь? Отвечайте!

— Когда во время расследования некое имя поразило мой слух, я обратился в полицейские архивы, кои, как вам известно, организованы лучше всех прочих архивов в Европе: там всегда находишь то, что ищешь. Поиск в архивах утомителен, однако результат всегда приносит плоды, особенно когда надобно понять причины каких-либо событий. Мы расследуем дело, где домашнее убийство тысячью нитей связано с заговором против государства. А еще мы стараемся помочь почтенным лицам, принося им собранную во время наших скромных поисков добычу, которую они вправе ожидать о нас, ибо мы все являемся добрыми слугами короля.

Различные чувства сменяли друг друга на суровом лице министра: удивление, гнев, недоверие, веселье и… нежность.

— Вы правы, наши архивы… Хорошо, я не стану ничего проверять. Раз ваша буйная активность вступила в противоречие с принципами, полагаю, вы использовали ее по назначению… Но скажите, наконец, что вам удалось извлечь из этого венсеннского безумца?

— О! не слишком много. Кое-какие подробности, позволившие объяснить некоторые необъяснимые факты. Но я, сударь, также обнаружил, что любой, будь он безумец или обыкновенный болтун, легко может попасть в заточение без суда и следствия, а это, как мне кажется, противоречит принципам, внушенным мне в свое время неким начальником парижской полиции.

— Ах, опять эта упертая бретонская башка! У вас, как ни у кого другого, развито чувство справедливости. Но давно пора научиться взвешивать последствия. Представьте себе, что этого субъекта освободили? и он немедленно развязал язык; надеюсь, вам понятно, о чем он начнет говорить везде и всюду? Публицисты Гааги, Лондона и Берлина тотчас сообщат обо всем в свои газеты, затем последуют памфлеты, листовки и куплеты, остроумцы напишут обо всем в рукописных новостях, что распространяют в гостиных… И каковы будут последствия для королевства? Об этом вы подумали? Те, кто стоит у кормила власти, всегда вынуждены балансировать между двумя неудобными решениями, одно из которых непременно будет несправедливым.

Тут он заколебался, словно в чем-то усомнился, но в конце концов оставил сомнение при себе.