Когда Паша открыл глаза, и без того скупой свет в комнате поблек. Отец сидел в ногах кровати и так внимательно глядел на противоположную стену, словно надеялся там что-то прочесть. Пашины ноги в облепленных краской кроссовках лежали у него на коленях.

Паша сел и подтянул к себе ноги. Отец посмотрел на него непонятным, разбитым взглядом, от которого Паше стало так неловко, что он встал и ушел в ванную.

Когда он вернулся, отец уже выглядел спокойным, как всегда, и Паша забрался на другой конец раскладушки, сцепив руки на коленях. Ему почему-то хотелось, чтобы отец сказал: «Убери грязные ноги с кровати». Но тот сказал совершенно другое:

– Хочешь, расскажу тебе обалденную историю?

Паша едва не вздрогнул. Так отец всегда начинал истории, которые рассказывал ему перед сном, когда он был маленьким. Паша даже не думал, что помнит эти слова, – и вдруг разозлился снова. Отец правда думает, что одним предложением можно все исправить?

– Больше всего я люблю картины с историей – те, что связаны с интересными людьми и событиями, – начал отец. – Знаешь, почему я сразу понял, что это Серов, когда увидел картину на сайте распродаж? Потому что видел ее раньше.

Повисло молчание.

– И где? – хмуро спросил Паша: он уже понял, что без этого отец не продолжит.

– На двух фотографиях Николая Второго, последнего русского императора: из Царскосельского дворца и из Тобольска, куда его отправили в ссылку. Я часто разглядываю фотографии известных людей начала двадцатого века – мне интересно, какие картины висели на стенах в их домах.

Он посматривал на Пашу с опаской, будто ожидал, что тот сейчас начнет драться, бить кулаком по стенам или вроде того. Но тот молчал, и отец заговорил снова:

– Я подумал: если император забрал картину даже в ссылку, значит, она ему очень нравилась. И вспомнил, что однажды читал историю, которую описывал один приятель художника Серова – того, который написал «Девочку с персиками».

– И еще три сотни других картин. Я знаю, кто такой Серов.

Отец удивленно кивнул и продолжил:

– В тысяча девятисотом году император заказал Серову свой портрет, и тот приехал в Царское Село. Этот портрет…

– Я знаю. В Третьяковке. Царь в сером мундире сидит, положив руки на стол, – перебил Паша. – Дальше рассказывай.

На этот раз взгляд отца задержался на нем чуть дольше.

– Мало кто знает, что в тот приезд Серов написал еще одну картину. В пересказе его приятеля эта история выглядела так. Однажды Серов увидел в саду двух маленьких дочек царя, которые качались на качелях. Серов сбегал за картоном и нарисовал их – они на него даже внимания не обратили, – а перед отъездом подарил картину царю. Тому она очень понравилась, и он сказал: «Здесь будто изображено само счастье».

Голос отца стал деловитым, твердым, словно он решил, что хоть кто-то здесь должен держать себя в руках.

– Этой картины нет ни в одном списке работ Серова, она просто исчезла. Кроме одного упоминания в письме, о ней вообще нет сведений. Так что никто и не искал. И вот я вижу на сайте, среди всякой ерунды, ту самую картину, что была на фотографиях. А когда увидел ее вживую, сразу понял – да, это Серов. Я его хоть на ощупь узнал бы.

– И откуда она там взялась? – вяло спросил Паша.

– Никто не знает, куда после революции делось личное имущество царской семьи.