— Ты где? — громко спросила Маша.

Над подоконником вынырнула рыжая голова.

— Классно, да? — Петька тянулся рукой, пытаясь достать шарик с пола.

— Классно. Я почти поверила. А почему шарик непрозрачный?

— Я краски внутрь напустил.

Петька лег животом на подоконник, дотянулся до шарика…

БАХ!

То ли он сильно сжал шарик, то ли в полу попался гвоздь. Брызги красной краски хлестнули по обоям, по столу, по экрану телевизора. Больше всего досталось автору розыгрыша. Петька сам стал как синьор Помидор в детской книжке.

— Вот так всегда, — хладнокровно заметил он, утираясь ладонью. Краска только сильнее размазалась по щекам. — Идеи у меня блестящие, а исполнение недотягивает.

— Краска хоть не масляная? — спросила Маша. Было жалко телика.

— Гуашь, отмоется.

— Ага, и с обоев отмоется?.. Скройся, я оденусь.

Петька сполз обратно за окно. Стоял он, между прочим, на маминых гладиолусах.

— Цветы не помни! — крикнула Маша.

— Не, я их пересадил.

Маша надела платье и подошла к окну. Действительно пересадил. Под окном осталась проплешина голой земли, а лишние гладиолусы были кое-как прикопаны в сторонке.

— Они же завянут, макропод несчастный!

— Не успеют, — отмахнулся Петька. — Недельку проживут, а там — в школу. Подаришь их училке.

Он помолчал и вдруг сказал с умильной, красной от краски физиономией:

— Маш, я созрел. Хочешь, будем в школу под руку ходить? А кто дразниться станет, в глаз дадим!

— Вдвоем?

— Необязательно, — замялся Петька. — Если кто из нашего класса или даже из девятого, так я могу и один подраться. А если из десятого-одиннадцатого, ты же мне поможешь?

Честно признаться, Петька ничуточки ее не интересовал. Рыжий, вредный, с несмешными шуточками — не интересовал, и все тут. Но когда на тебя, как с елки, сваливается даже такое сокровище, как Петька, от него жалко сразу отказываться. Надо еще подумать, а вдруг его можно приспособить для чего-нибудь полезного.

— Давай попозже, — сказала Маша, подбирая слова, чтобы не обидеть Петьку. — Сначала просто так походим, а со второй четверти или лучше с будущей осени — под ручку. В этом деле главное не торопиться, Петька. Ты посмотри: одиннадцатиклассники ходят с девушками — и никто не дразнится.

Под краской было плохо видно, но, кажется, Петька покраснел от досады.

— Ты еще скажи, что надо ждать до одиннадцатого класса. Да мой Витька в шестом уже целовался! Он сам говорил.

— Ну и ты говори, только не про меня. Трепло твой Витька. — Маша не любила старшего Соловьева. Он учился в Сочи на матроса, пил портвейн и дрался морским ремнем с тяжелой бляхой.

— Да, братец у меня отмороженный, — согласился Петька. — Маш, а хочешь посмотреть настоящий гигантский помидор?

— Еще один? — Маша подняла остатки Петькиного резинового помидора. Краска с него так и полилась на пол. Она выбросила помидор за окно.

— Нет, настоящий, у Триантафилиди! Я ж говорил, он в Макарихин дом вселяется.