На самый крайний случай оставался автомат с вонючими шариками. Петька уверял, что они если не свалят преступника с ног, то заставят бежать.

Мопед выскочил на шоссе, и Петька прибавил газу. Ветер забрался Маше под великоватый шлем и пел в ушах. Казалось, они летят с бешеной скоростью, но все попутные машины легко их обгоняли, обдавая грязью.

Впереди вспыхивали рубиновые огоньки. Машины почему-то притормаживали и снова прибавляли скорость.

Петька притормозил там, где и все, и совсем остановился. Фара мопеда осветила «уазик» с погашенными огнями.

Сначала Маша не поняла, на что смотреть. «Уазик» стоял на обочине и никому не мешал. Он был не новый, палевого цвета, как у мамы. Хозяин почему-то не натянул брезентовый тент и, наверное, вымок под дождем.

Потом до нее дошел запах гари. Маша разглядела, что краска на дугах от тента где закоптилась, где выгорела до голой стали. Из обугленных сидений торчали пружины.

В канаве у обочины что-то поблескивало. Петька подъехал ближе и направил туда фару. Слабый желтый луч вырезал из темноты колесо перевернутой машины, часть днища и разбросанные по откосу осколки стекла.

Встречная «Волга» мигнула фарами. Маша отвернулась от слепящего света, и в глаза ей бросился заляпанный номер «уазика». Из-под натеков грязи проступали знакомые цифры. «УАЗИК» БЫЛ МАМИН!

Глава XXII

Тоже короткая

«Волга» мигнула фарами. Две фигурки на мопеде отвернулись от яркого света. Промелькнул «уазик» на обочине. Водитель переключил свет с дальнего на ближний, чтобы не слепить людей во встречных машинах, и прибавил скорость.

Дед оглянулся: черный комбинезон одной из фигурок показался ему знакомым. В потоках дождевой воды на стекле дрожали блики света от мопедной фары, а больше ничего не было видно.

— Растащат ваш «уазик» по частям, Николай Георгиевич, — по-своему понял его второй пассажир «Волги». — Митяй, — он тронул водителя за плечо, — свяжись с дорожной инспекцией: почему они охрану не поставили?

— Не надо, — сказал Дед. — Горелый «уазик», кому он сдался? А невестке я новый куплю.

— Ого! — обернулся Митяй. — В разведке так хорошо платят пенсионерам?

В Америке считается неприличным спрашивать о чужих деньгах. Дед удивился нахальству водилы, а потом напомнил себе, что уже неделю живет в России, пора привыкать.

— Я еще не пенсионер, — сказал он. — Мне, видишь ли, трудновато было оформить пенсию, сидя в американской тюрьме. А что касается денег, то я получил жалованье за двадцать лет и собираюсь потратить его за месяц.

— А потом? — осуждающим тоном спросил Митяй.

— Хватит! За дорогой следи! — оборвал его второй пассажир.

— Ничего, Николай Иваныч, это приятные вопросы, — улыбнулся Дед. — Знаешь, у меня двадцать лет не было близких друзей, а тут — сразу двое родных. С внучкой я познакомился вчера, а с дочкой сегодня. Приехал с тюремной справкой да еще стащил у них все деньги, которые были в доме. А внучка говорит: «Дед, я тебя, кажется, люблю». Понимаешь? «Кажется»! Значит, она не просто так сказала, потому что дедушку положено любить. Она к своему сердчишку прислушивается и говорит честно. Это «кажется» многих клятв стоит!.. А денег у меня хватит.