— Я вам электрический чайник дам, — пообеща­ла Маша. — А если захотите что сварить, приходите к нам на кухню.

— Да перебьюсь я, — сказал Билли Бонс, а Маша ответила:

— Привыкайте хозяйничать. Нельзя же всю жизнь питаться по столовкам.

А интересная парочка этот пожарный из Сочи и моряк из Мурманска, у которого якобы нет знако­мых на юге. Билли Боне не знает, что Маша видела Федю (не сказал ему гость о такой мелочи), вот и ста­рается показать, что никакого Феди не было. Убрал со стола его стакан... Какая у них общая тайна?

Когда Маша вернулась к себе, на кухне сидел Петька и по-свойски пил чай из маминой чашки с розами.

— А я смотрю, дверь открыта, в огороде тебя нет, — как ни в чем не бывало сказал он. — Ты где была?

Не отвечая, Маша погремела посудой, выбрала, что нужно моряку, и понесла в сараюху. Долго злиться на Петьку она не собиралась, но и сразу прощать его было бы не по-женски.

Смеркалось; в сараюхе горел свет. Билли Боне ва­лялся одетым на кровати и читал книжку, обернутую и скучную бурую бумагу. Маша брякнула посуду на стол, он кивнул. Помидоров на столе убавилось: съел без соли. Мог бы и спасибо сказать.

Она пошла домой, и тут вдруг в маминой комнате вспыхнуло окно. Петька стоял, освещенный, как ма­некен в витрине, и наводил фотоаппарат на сараюху! Стоило Билли Бонсу приподняться на локте, как он заметил бы, что за ним наблюдают.

Не разбирая дороги, Маша рванула к окну по грядкам, добежала и зашипела:

— Положи!

— А че? — Петька взвесил фотоаппарат в руках. — Музейная вещь! Пленка хоть есть?

Не успела Маша влезть в окно, как этот оболтус открыл крышку!

— Была пленочка, да засветилась. Теперь из нее только закладки делать, — виновато сказал Петька. Запустил в фотоаппарат пальцы и стал вытямшать пленку.

— Положи! — рявкнула Маша, подскакивай к не­му и вырывая «Зенит». Под засвеченными витками пленки могли сохраниться хорошие кадры.

Петька отдал ей фотоаппарат и отошел, спрятав руки за спину.

— Ты че, Маш?

—  Ниче.

—  Нет, че! — заспорил Петька. — Ты как нерод­ная. Подумаешь, пленку ей засветили. Небось опять снимала свою Наташку-букашку: «Наташа с Барсиком», «Наташа без Барсика».

— Сядь! — приказала Маша. — В носу не ковы­ряй! И вообще попробуй одну минуту не шевелиться и молчать!

За неимением гербовой пишут на простой. Так говорит Дед, когда чего-то не хватает. Сейчас Маше не хватало самого Деда. Ее генерал, мудрый и могу­щественный, улетел неизвестно куда, а ей было страш­но одной хранить тайну. И Маша рассказала Петьке про пожарного и Билли Бонса.

—  Ну что ж, проделана определенная работа, — одобрил Петька, сразу напустив на себя начальствен­ный вид. — Будем продолжать наблюдение круглосу­точно! Маш, позвони моим, скажи, что тебе одной ночевать страшно. Сменяться будем через четыре ча­са, «собаку» беру на себя.

—  Какую еще собаку?

— Так моряки говорят: «собачья вахта» — с двух до шести, когда больше всего спать хочется.

— Ага, а потом будешь спать на уроках и опять схватишь двойку? Нет уж, — отказалась Маша. — Иди домой, а я посмотрю за ним.

— До утра? — недоверчиво уточнил Петька. Ему хотелось по-мужски отстоять «собаку».

—  Как он свет погасит, я тоже лягу спать. Куда он денется, ночью-то?

Петька усмехнулся:

— А катакомбы? Там что днем ходить, что но­чью — никакой разницы. Зато ночью не нарвешься на Самосвала!

—  Первый проблеск разума, - оценила Маша.