—  Нет, первый был, когда я подсказал Самосвалу минировать овраги!

— Только не ври, что он в самом деле заминировал.

—  Он творчески развил мою мьсль, — уточнил Петька. — Я сегодня бегал на виноградники, к нашему выходу. Там все вокруг посыпано серым порош­ком — золой, наверно.

— Ну и что?

— А то, что если кто-то копнет или хоть подойдет к выходу, он уже не разложит золу обратно, как бы­ло. Самосвал умный, я давно тебе говорил, — торже­ствующе заключил Петька. Как будто Маша спорила!

Долго уговаривать Петькиных родителей не при­шлось. Они даже обрадовались, что их сын попадет в надежные руки: «На ночь? Тебе одной страшно? Ко­нечно, пусть остается. Ты проверь, как он уроки вы­учил!» Маша была для них живым примером. В смыс­ле: «Почему она учится на «пять», а ты, оболтус, тройки хватаешь?» Будь у Петьки характер потяже­лее, он бы Машу ненавидел.

На огород выходило два окна: маминой комнаты и Дедовой. Маша перетащила свою постель на ма­мин диван, а Петьке сказала:

— Будешь на генеральской кровати спать. Осоз­наешь?

Петька раздулся от гордости. Маша не сомнева­лась, что, оставшись один, он сразу полезет в шкаф примерять мундир Деда.

Спать договорились не раздеваясь, чтобы в случае чего сразу бежать за Билли Бонсом. Петька сказал, что это готовность номер два.

— А номер один? — спросила Маша.

—  В боевых машинах, не заводя моторов. Машино дежурство  было  первым.   Выключив

свет, она придвинула диван к окну и поглядывала в «Зенит» без пленки, как в подзорную трубу. Сквозь тюлевую занавеску в домике Билли Бонса была вид­на рука с книжкой. Время от времени в окошке мель­кала вторая рука и перелистывала страницу.

Петька в соседней комнате скрипел дверцей шка­фа. Точно, добрался до мундира и вертится перед зеркалом. Через час он пришел, шлепая Дедовыми тапками, и сел у Маши в ногах.

—  Не спится. Я вот думаю, Маш: если найдем клад, может, уговорю батю с мамой переехать в Моск­ву? — И Петька стал развивать мысль: — Только нам нужен большой клад. Квартиры в Москве дорогие. Если без роскоши, уложимся в двести тыщ долларов. Мебель — тыщ тридцать, для ровного счета пятьдесят. И тыщ двадцать на первое время, пока батя работу не найдет. Всего, значит, двести семьдесят. Нас четверо, значит, клад должен быть на миллион с хвостиком. Не так уж много, другие больше находили.

— А если найдешь меньше, не возьмешь? — съяз­вила Маша.

—  Возьму, — вздохнул Петька, — но с большим разочарованием.

Потом он вспомнил, что не включил в расчеты машину. Если жить в квартире за двести тысяч, к» без машины нельзя: соседи засмеют. Петька соглашался на «жигуленок», и не самый дорогой. Его доля

увеличилась еще на десять тысяч, а общая цена бобрищевского клада выросла до миллиона и ста тысяч.

Чтобы машина не ржавела на улице, потребовался гараж (Петр Соловьев не пустой фантазер, а человек бережливый и даже расчетливый). Из тех же сообра­жений бережливости он решил, что лучше сразу ку­пить гараж на две машины: батину и его. Пока одна половина гаража пустует, батя мог бы открыть в ней мастерскую. А что? Он же классный автомеханик!

Когда мастерская расширилась, а цена клада ок­руглилась до полутора миллионов баксов, Маша задремала. И снилось ей, что они с Дедом летят в Аме­рику, а там уже стоят полицейские машины, чтобы схватить Деда и снова посадить в тюрьму. Во сне Дед тал, что его возьмут, но все равно летел, потому что у него был приказ. «Может быть, это часть большого плана, по которому меня и должны взять, — говорил он Маше. — А потом в тюрьме мне передадут, с кем я должен связаться».