В эти же недели он высекал «Рахиль» и «Лию» – двух молодых, нежных женщин. Это были
закутанные в одеяния фигуры символы, и Микеланджело трудился над ними без особого воодушевления, как когда то без большого интереса он ваял
статуи по заказу Пикколомини. И «Лия» и «Рахиль» казались ему лишенными истинной души, страсти, в них не было того трепета, того сгустка
энергии, который насыщал бы собой окружающее статую пространство.
В мастерской и в саду Микеланджело кипела теперь работа: полдесятка молодых людей помогали Урбино и Раффаэло да Монтелупо как можно скорей
закончить надгробие. Микеланджело был тронут, когда убедился, что в Риме жило немало евреев, которые считали себя сыновьями и внуками
натурщиков, позировавших ему при работе над его первым «Оплакиванием», – эти люди просили теперь разрешения зайти в мастерскую и посмотреть на
«Моисея». Со смешанным чувством гордости и изумления они стояли перед своим великим учителем и беззвучно нашептывали что то: как Микеланджело
хорошо знал, что это не могло быть молитвой, ибо Десять Заповедей запрещали молитву всуе.
Время теперь – и настоящее и будущее – интересовало его только с точки зрения работы. Сколько ему еще отпущено лет? Сколько новых работ, новых
проектов еще ждет его впереди? «Обращение апостола Павла» займет, по видимому, очень много времени, «Распятие апостола Петра» – и того больше.
Не лучше ли считать предстоящие работы, а не дни и недели; годы тогда не будут лететь, мелькая один за другим, подобно монетам, которые ты
сыплешь в ладонь прижимистого ростовщика. Гораздо проще думать о времени как о физической возможности творить: сначала две фрески в Паулине,
потом «Снятие со Креста», которое Микеланджело хотел высечь для собственного удовольствия, потратив на это последний из оставшихся прекрасных
каррарских блоков… Господь не захочет прервать работу художника в самом ее разгаре.
Он тратил время с такой же легкостью, с какой выпивал чашку воды: несколько дней уходило у него на то, чтобы придумать и нарисовать слугу,
удерживающего испуганную лошадь апостола Павла, неделя – на то, чтобы изобразить бескрылого ангела, месяц – чтобы создать образ Павла,
пораженного светом, исходящим от десницы Христа; понятие год означало работу над фигурами путников и воинов, теснившихся около Павла: одни из
них замерли в ужасе, другие пытались бежать, кто то, оцепенев, смотрел, как завороженный, ввысь, к небу. Разве это не лучший способ – исчислять
время по тому, чем оно заполнено?
В Риме был учрежден инквизиционный трибунал. Кардинал Караффа, отличавшийся высоконравственным образом жизни еще при развращенных нравах двора
папы Алессандра Шестого Борджиа, стягивал сейчас в свои руки огромную власть вопреки желанию своих подчиненных. Хотя Караффа похвалялся тем, что
он никому не угождает, резко отвергая любые домогательства и просьбы об услугах, хотя он был горяч и несдержан, отталкивающе худ лицом и телом,
его рьяная защита церковных догм сделала его самым влиятельным человеком во всей коллегии кардиналов – Караффу там и почитали, и трепетали перед
ним, не смея ослушаться. Инквизиционный трибунал, где верховодил Караффа, уже выпустил Индекс, в котором указывалось, какие книги можно было
печатать и читать.
Виттория Колонна приехала в Рим и поселилась в монастыре Святого Сильвестра близ Пантеона. Микеланджело считал, что ей не надо было покидать
безопасное убежище в Витербо. Он настаивал на том, чтобы они встретились. Виттория отказывалась. |