— Мой папа когда-то работал учителем в гимназии, — объяснила сестричка. — Других книг у меня нет, но, может, эта пригодится? Картинки порассматриваешь, всяко лучше, чем глядеть в потолок.

Картинками она называла карты, которые мне и были нужны, чтобы выяснить современные географические названия. Пришлось некоторое время привыкнуть ко всем этим «Ъ» в словах, о которые ломался язык, но дело шло. К примеру, я запомнил, что современное название Краснодара — Екатеринодар, а Ростов-на-Дону и Нахичевань — это две разных административных единицы.

В один из дней я валялся на койке, по десятому кругу рассматривая карты из учебника географии, когда в палату влетела медсестра. Обычно она заходила практически бесшумно, а тут неведомо откуда ей придалось ускорение.

— Быстро поднимайся, в порядок себя приведи, — выросла она передо мной, как из-под земли.

«Ты чего такая взбудораженная?» — хотел спросить я, но сестричка, не дожидаясь, пока я сам начну вставать, ухватила меня и начала поднимать. Силищи у нее было хоть отбавляй, привычная — а ну-ка попробуй по десять раз на день усадить на утку таких здоровых мужиков, как мой сосед Павлик.

— Волосы пригладь, — строго сказала она, критично осмотрев и, опять же, не дожидаясь, пока я сам примусь за дело, поправила мне топорщащийся чуб.

— Может, расскажешь, к какому параду мы готовимся? — наконец, спросил я, не понимая, отчего суетится сестра.

— Ты не знаешь разве? — она вытаращила глаза. — Ах да, конечно, он же без предупреждения пришел…

— Кто — он?

— Шишка какая-то из советской власти!

Я не уточнил вслух, идет ли речь о том самом толстожопом товарище, которого я накануне спас, но вовремя придержал язык.

— Смотри, лишнего ничего не сболтни, особенно о том, что вы с Васильком тут у меня в карты играли, — сквозь зубы зашипела медсестра, наконец, справившись с моими непослушными волосами.

— Вообще не вопрос, буду паинькой, — я пожал плечами и улыбнулся. — Если поцелуешь.

— Да иди ты! Смотри мне, Гришка, я ведь вижу, какой ты баламут, — отчитывала меня сестра, — не болтай там лишнего.

Я послушно кивал. Эх, знала бы ты, дорогуша, что ты мне годишься в дочери, и там, где ты жизни училась, я преподавал.

— Ничего не спрашивай и вопросов не задавай, — кудахтала она. — Только кивай.

— А если сам чего спросит? Может, это проверка какая?

Я эту милую женщину немного разыгрывал, но она всё принимала за чистую монету и ответила мне советом:

— Если сам, то отвечай односложно: да, нет… если спросит! Ой, мамочки…

— Чего ты его так боишься-то, или он страшный как Бармалей? — я улыбнулся.

— Страшный не страшный, а кабы ты ничего лишнего не сболтнул. Сам знаешь, что у нас как не неделя, так новая власть. Вон был царь да сплыл. Потом верховодили белые, а теперь вот красные, а следующий кто? Анархисты? — сестричка отмахнулась. — Мне ведь эту революцию, будь она неладна, как-то пережить надо, детей кормить…

«Лишнего тут ты говоришь, товарищ медсестра, а мне еще рот закрываешь», — подумал я, но только шире улыбнулся и поспешил заверить хлопотливую женщину, что ей не о чем беспокоиться.

— Не дрейфь — прорвемся, я и не таких начальников видал.

Сестричка выпучила глаза, видимо, захотела спросить о каких таких нчальниках я веду речь, но не успела. В лазарет зашли двое мужчин. Первый — в строгом пиджаке серого цвета. В шляпе, как у Урфина Джуса из Волшебника Изумрудного города.