Как только товарищ Белов закончил рассказ, я поднял руку — взял ответное слово. Больные и персонал, было собравшиеся снова хлопать, притихли и перевели на меня взгляд.

— Владимир Аркадьевич, — торжественно вещал я. — Разрешите самую малость обнаглеть и при вас заверить товарища начальника милиции, что я и впредь готов служить на пользу советскому обществу. Уверен, что после случая с заместителем председателя комитета и ваших добрых слов у товарища милиционера изменится мнение по моей скромной кандидатуре для приема в органы милиции.

Белов аж закашлялся. А у милиционера при моих словах лицо вытянулось вниз, как будто немного стекло.

— Он что, хотел на службу? — откашлявшись, спросил большевик.

— По возрасту не подходит, — нашелся милиционер.

— А ему сколько?

— Семнадцать!

— М-м-м, жаль, — быстро принял прежний официальный вид Белов. — Вот видите, товарищ Нафанин, к сожалению, не получится. Таков порядок, установленный советской властью.

— Виктор Аркадьевич, разве ему помешал возраст в случае с товарищем Новиковым? У нас в городе бардак, а преступников ловить некому? — заговорил вдруг один из моих соседей по палате. Он всерьез воодушевился происходящим.

Белов хотел пропустить вопрос мимо ушей, но все так же со стиснутыми зубами, резко повернулся к милиционеру.

— Прокомментируйте…

— Согласно пункту 17, подпункту «б» постановления Народных Комиссаров по Внутренним Делам и Юстиции, на должности по Советской Милиции могут быть назначены только лица, достигшие 21 года, — отчеканил милиционер.

Большевик внушительно кивнул, довольно выпячивая нижнюю губу, и обратился к моим соседям.

— Говорю же, такова инструкция от Совнаркома, товарищи! Пусть товарищ Нафанин потерпит, когда ему исполнится достаточное количество лет, тогда, полагаю, у милиции не возникнет вопросов его устройству, да, товарищ Асатиани?

— Так точно!

С одной стороны, постановление постановлением, но чем дальше, тем больше имелось исключений, когда на службу в ментовку принимали и семнадцатилетних пацанов, в том числе. А тут выходит, что помощник товарища заместителя председателя комитета не хочет делать исключение для человека, который спас этого самого заместителя. Нехорошо как, идет в разрез с революционным настроем и присущими ему радикальными решениями времен диктатуры пролетариата и вообще попахивает контрой и буржуазной бюрократией… А при полном лазарете слушавших все это красноармейцев это могли объявить преступной халатностью. Как так — зная отчаянную ситуацию с преступностью в Ростове, товарищ Белов отказывается брать на службу человека, который, по его же словам, уже внес вклад в революционное движение. А учитывая, что милиции в течение года по несколько раз меняется личный состав, и совсем непросто найти людей, желающих служить — это преступная халатность в квадрате.

— Ну раз не положено, товарищ Белов, и раз нельзя сделать исключение… — я пожал плечами с совершенно расстроенным видом.

Виктор Аркадьевич буквально позеленел, понимая, на какой тонкий лед я его завел. Немаловажную роль здесь играло и то, что помимо постановления Совнаркома у Белова наверняка имелся приказ того самого Новикова — избавиться от меня как от свидетеля. И Витя попал в непростую ситуацию, будучи зажат между двух огней. Он лихорадочно соображал, как ему выкрутиться с наименьшими для себя последствиями. Сообразив, он повернулся к Асатиани и громко, чтобы все слышали, сказал:

— Исключения могут быть… Рекомендую товарища Нафанина к службе.