Яков: — Похоже, я напугал вас. А что, собственно, произошло? Все тот же театр: смены декораций, ролей, властей. Давайте условимся — перед вами другой человек — Федор Ильич Лямкин — инженер. Да закройте вы рот — мошкары налетит, а вам, верно, в концерте петь. Не буду больше шокировать, скажу коротко — переменил образ мысли и намерен сменить образ жизни. Ведь мой батюшка, царствие ему небесное, потомственный гвардейский офицер. Сражался у Деникина. Я заплутал, было, в лабиринтах жестокой реальности, но вовремя изменил курс.

Вениамин: — Разве у вас там разрешается…Изменять?

Яков: — Помилуйте! Когда ж прощали измену — к стенке, дорогой мой. И без промедления. Результат, как понимаете, для меня нежелательный. Конспирации обучен, скрываюсь. Вы б меня ни за что не признали, кабы я сам не окликнул. А уж старым знакомым тем более на глаза не лезу. К тому же — через час меня уже не будет в городе, а может… Может и вообще… Впрочем, это к делу не относится. Просьбу к вам имею чрезвычайной важности… Не знаю уж, как подойти… Мы с вами соперничали — за сердце Марии Николаевны сражались. Было дело, не отпирайтесь. Не отступил бы я, ни за какие каврижки не отступил, и она ко мне симпатию имела… Только вон как жизнь распорядилась. Вряд ли придется нам с ней свидеться. Но оставить в беде… дорогую мне женщину не могу. Над Машей нависла большая опасность, а я своей, как изволили заметить, изменой, еще больше ее дело испортил. В нашей… организации знали о моей связи с Полевицкой и даже кое–кто считал, что я держу ее в осведомителях. Да и я б не возражал, только не шла Маша на компромисс с совестью, а совесть ее была не на моей стороне.

Вениамин: — Значит, правду говорят, что тогда в театре она вас подсвечником чуть не до смерти огрела и с заговорщиком скрылась?

Яков: — «Огрела!» «До смерти!» Что за наивный народ — артисты! Дети! Поглядите на меня — разве такие погибают от руки нежной дамы? Разве певички уходят от ЧК? Скрылась бы она, если б мы не позволили ей уйти! Я лично этот побег прикрывал и убежище лесное в тайне от товарищей сохранял. Любовь, сами знаете — жестокая штука…Да вам ли объяснять!

Вениамин: — Хм… Вроде вы… того…ну, меня не по тому интересу ранее определяли. Как бы, не по дамской части.

Яков: — Уж простите соперника бывшего! Стать у вас изящная, манера одеваться франтоватая, бровки подбриты… вот и глумился насчет не стандартной, так сказать, ориентации. Ревновал, простите великодушно.

Вениамин: — А меня ваши насмешки и не задевали. Я всегда был выше нелепых сплетен. Мало ли чуши обыватели болтают.

Яков: — Не в обиде — и слава Богу! Тогда у меня просьба — вот записка. Передайте ее Маше сегодня же. Об одном молю: поторопитесь! Последствия могут быть страшные — готовится операция — Мария и ее друзья будут арестованы. Надо предотвратить трагедию. Только вы один… Как друг, как любящее сердце… (тайком смахивает слезу) Прощайте, берегите ее. На вас вся надежда. Не поминайте лихом запутавшегося чудака. (Уходит, оставив на скамейке изумленного Вениамина.)

Мальчишка беспризорник: — Дяденька добренький, дайте денежку! А то я вам в рожу плюну, а у меня сифилис.

Вениамин опасливо дает ему деньги, брезгливо отворачиваясь. Пацан корчит рож, плюет мимо и убегает.

СЦЕНА 6

Номер в захудалой одесской гостинице.

Алекс собирает солидный кофр, старательно складывает в него книги и вещи.

Жорж, завершая костюм одесского обывателя, оглядывает себя с тоской в зеркале.