Жорж, завершая костюм одесского обывателя, оглядывает себя с тоской в зеркале.

Жорж: — Может, ради нашей бывшей дружбы, ты мне все же ответишь в последний раз, Саша? Таки «да» или таки «нет»?

Алекс: — Да! Да! Да! Я уезжаю один. Посылку беру с собой. Документы отличные, энергия бурлит. Ты остаешься в резерве. Глубокая консервация агента.

Жорж: — Он уезжает один! Без друга, без помощи, без поддержки! Разве он самый дурной в этом мире? Подумай, что будет с тобой, Саша? Когда ты работал без меня? Кто будет прикрывать это щуплое тело от пуль? Кто станет терпеть твой босяцкий юмор?

Алекс: — Завершу дела в Париже — и тут же вернусь. Не плачь, Аргентина, свидание с тобой откладывается до более удобного случая. Во–первых, я должен быть свободен вот от этого багажа. (примеривает на вес заполненный чемодан) — Ума ни приложу, какой идейный кретин везет за границу пароходом такие толмуды?

Жорж: — Ну почему, как какая–то дрянь — непременно толмуд? Написано же русскими буквами «Капитал»! И что смешно — обложка гениального труда Фридриха Маркса в самом деле вместила целое состояние… И кто подумает про него плохо?… Так мне послышалось, ты сказал «да»? В принципе — я готов. Где моя шерстяная пижама — на корабле сквозит.

Алекс: — Жора — вот соломенная шляпа. В Одессе жара. (надевает на него шляпу, вкладывает в руки скрипку в футляре, изображает одессита): — Доброго утречка, маэстро Камерзон! Так что вы говорите, мой Мойша опять забыл снять футляр на скрипке? Я ж говорила ребенку: дома играй в футляре — зачем зря портить дорогую вещь? Совсем другое дело, когда учитель просит послушать…

Жорж нелепо стоит в аккуратном сюртуке, со скрипкой в чехле и в соломенной шляпе. Всхлипывает.

Жорж: — Плачу от смеха… И что — похож я на скрипичного учителя?

Алекс: — Еще какого! Я б от такого сбежал. Въедливый тип, за каждый диез удавит. Поскольку на музыку молиться.

Жорж: — Эх, знал бы ты, на кого я молюсь. На таможенника. Что бы он багаж твой понежнее щупал. В туманной задумчивости влюбленного… Ведь кто мы с тобой, Саша на самом деле? Не бандюганы, не заурядные убийцы или какие–то там неудачливые фальшивомонетчики. Мы — матерые враги народа!

Алекс: — Ловко прятавшие гнусную рожу изменников социалистическому отечеству под милыми физиономиями ворюг и отщепенцев. (гордо) Враги! Это, между прочим, звучит гордо. Потому что, во–первых, кто народ?

Жора: — А потом — как вообще надо понимать весь этот шлы мазл, что называют советской властью?

Алекс (берет гитару, поет):

— Не спрашивай меня, как это получилось,

Откуда в зеленях прожорливый капкан.

Какя трынь–трава у дома поселилась,

В родник живой воды отравы влив дурман.

Жорж. — Что же случилось с нашею землею –

Иль сглазил кто, иль возложил обет?

Особый путь ее не осенен звездою,

Лишь где–то там, вдали едва маячит свет.

Алекс: — Что же случилось с матушкой–отчизной,

кто сердце вынул из ее груди -

Народа верный сын врагом народа признан,

Врагу народа крест за свой народ нести.

Жорж: — В пустыне нам не нравится погода.

На голом полюсе навязчив снежный цвет.

А дело в том, что мы скучаем без народа

Кому ж врагу вредить, когда народа нет?

Алекс: — Я был врагом уже тогда — когда голодал и помирал в подворотнях революционного отечества.