– Да, – ответил Матахати. Ответ сорвался с губ без его ведома, и он поспешил поправиться: – Нет, вернее сказать, у меня нет должности.

– На что живешь?

– Зарабатываю мечом. Преподаю фехтование.

Ответ прозвучал правдоподобно и произвел желаемый эффект.

– Правда? – с явным интересом произнесла Осуги. Нечто вроде удовлетворения впервые мелькнуло на ее лице. – Фехтование? – продолжала она. – Конечно, мой сын обязан был найти время для совершенствования своего мастерства даже при его образе жизни. Слышишь, Гон? Он и впрямь мой сын.

Дядюшка Гон радостно закивал, одобряя сестру и радуясь перемене в настроении Осуги.

– Мы так и знали, – сказал он. – Лишнее подтверждение того, что в его жилах течет кровь рода Хонъидэн. Подумаешь, слегка сбился с пути? Главное, сохранил дух предков.

– Матахати! – сказала Осуги.

– Да, мама!

– Кто учил тебя фехтованию?

– Канэмаки Дзисай.

– Неужели? Он – знаменитость!

Осуги явно была польщена. Желая угодить матери, Матахати вытащил свидетельство и развернул его, предусмотрительно закрыв большим пальцем истинное имя владельца.

– Взгляни-ка, мама, – сказал он.

– Покажи, что это, – промолвила Осуги, потянувшись за свидетельством, но Матахати крепко держал свиток.

– Мама, тебе не надо обо мне беспокоиться.

Осуги кивнула.

– Молодец! Посмотри, Гон! Великолепно! Когда Матахати был совсем маленьким, я уже знала, что он умнее и способнее Такэдзо и других мальчишек.

Осуги от радости говорила, брызгая слюной. Палец Матахати вдруг съехал в сторону, отрыв имя Сасаки Кодзиро.

– Подожди-ка! – промолвила Осуги. – Почему здесь написано «Сасаки Кодзиро»?

– Что? Ах, это! Под этим именем я сражаюсь.

– Чужое имя. Зачем оно тебе? Разве тебя не устраивает собственное – Хонъидэн Матахати?

– Конечно, – ответил Матахати, соображая, как вывернуться. – Я решил его скрыть. Мое постыдное прошлое бросило бы тень на память предков.

– Ясно. Правильное решение. Ты, верно, ничего не знаешь о событиях в нашей деревне. Расскажу, слушай внимательно, это важно.

Осуги пустилась в повествование о происшествии, приключившемся в Миямото, умышленно выбирая выражения таким образом, чтобы подтолкнуть Матахати к действию. Рассказала об оскорблении, нанесенном семейству Хонъидэн, о многолетних поисках Оцу и Такэдзо.

Она старалась сдерживаться, но все же разволновалась, на глазах навернулись слезы, а голос зазвучал глуше.

Матахати слушал, склонив голову. Его потрясла живость повествования. Ему хотелось быть хорошим и послушным сыном. Осуги волновали честь семьи и самурайская гордость, но Матахати больнее задевало другое – Оцу его больше не любила, если все сказанное было правдой. Он впервые услышал об этом.

– Это правда? – спросил Матахати.

Заметив, как Матахати изменился в лице, Осуги сделала ошибочный вывод, что ее нотации о чести и самурайском духе возымели действие.

– Не веришь мне, спроси дядюшку Гона. Эта вертихвостка, предав тебя, удрала с Такэдзо. Тот тоже хорош. Зная, что тебя некоторое время не будет дома, завлек Оцу и бежал с ней. Я правильно говорю, Гон?

– Точно. Оцу помогла Такэдзо освободиться от пут, когда тот был привязан к дереву, а потом они вместе скрылись. И раньше поговаривали, что между ними что-то есть.