— Ах! — выдохнул Мизинец и рухнул, едва не вырвав нож из руки.

— Вот так, Серый, — сказал Танк. — Извини. Извини, братуха.

Танк встал на подоконник, оглянулся влево-вправо.

…Мизинец рухнул в проем. Боль была не сильной, но он понял, что опоздал, что раньше надо было мочить… Он ударился лицом в песок, порезал обо что-то щеку, разбил в кровь губы… Ну, суки!

Он повернулся на бок, вырвал пистолет из-под ремня. Силуэт Танка был виден четко. Б-бах! Выстрел гулко раскатился под бетонным сводом. Вспышка ослепила, и Мизинец выронил пистолет.

Он уже не увидел, как пуля вышвырнула из оконного проема тело Танка, пробитое навылет. В глазах было темно. Жизнь вместе с кровью вытекала из страшной резаной раны в правом боку. Он попытался сесть, но уже не смог.

Спустя несколько секунд на Мизинца упал свет фонарика. Осветил бледное лицо и язык, который пытался вытолкнуть песок изо рта.

Настя устала. Уже несколько часов она металась по квартире. Она ждала звонка от Танка. А звонка все не было. Она то молила Бога, чтобы Вова скорей позвонил и сказал: все о’кей, сделал, как договаривались… то просила Бога о противоположном. Чтобы эти убийцы, эти ублюдки просто поскорее убрались из города… И — забыть! Все забыть.

Она не знала, что и Мизинец, и Танк уже мертвы. Что третий, неизвестный ей член группы по прозвищу Грек находится в руках Грачей и уже начал давать показания.

Ничего этого она не знала.

Мертвый майор Виктор Чайковский сидел в кресле с открытыми глазами. Обожженная пороховыми газами, залитая кровью левая сторона груди притягивала взгляд Гувда. Вообще-то он любил жрать живую человечину, но и мертвечиной не брезговал.

НИКТО НЕ СВОБОДЕН ОТ ВИНЫ!.. А ты?

Александр Зверев и Андрей Обнорский сидели в Сашкином «кабинете» в агентстве и скучно пили водку. Без тостов. Закусывали засохшим сыром. Когда литровая бутылка «России» опустела, Обнорский встал и вышел. Вернулся через минуту с «маленькой» спирта. Оксана использовала его для профилактики ксерокса и принтера. Андрей с Сашкой использовали спирт по прямому назначению… Журналюги. Им — известное дело! — лишь бы нажраться.

В Сашкином закутке они и уснули.

Грачи кое-как привели Грека в себя с помощью нашатыря, холодной воды и пощечин. С ним работали в той самой квартире… которую они снимали. Его допрашивав в ванной, под звук включенного душа.

Грек был по жизни мужик волевой, крепкий. Никогда не кололся в ментуре. Но тут ситуация сложилась другая… Раскололся. Когда всерьез и умело берутся за дело люди знающие — расколешься. А куда ты денешься?

Грек все это отлично знал. Был деморализован в ноль, рассказал, что — да! — «сделали» Малевича. Что заказчица — баба. Богатая, тварь такая. Отвалила полета тонн баков. Что была у Танка мысля и ее… того… порешить. Зря, видать, не порешили, суку.

Потом он спросил: где Танк? где Мизинец? Грач-один поколебался немного и рассказал… Грач-один, как и Грек, тоже воевал в Афгане. Посочувствовал… рассказал. Грек, скользя наручниками по вертикальной стойке душа, опустился на дно ванны, заплакал.

Грач-один курил, смотрел на него сверху.

— Может, отпустишь? — спросил Грек. — Я на край света, в Таджикистан уеду… Как мышь молчать буду. Отпусти, брат.

— Отпущу, — сказал Грач-один, снял наручники и дал ему сигарету.

Грек схватил ее мокрыми руками. Грач-три дал ему прикурить. Когда Грек повернул голову к огоньку зажигалки, Грач-один выстрелил в висок Грека из ТТ. Пистолет был обмотан полотенцем, и звук выстрела прозвучал негромко.