Подумал я и о себе. Если золото найдется, мне тоже кое-что должно достаться. Но хорошо известно, когда дело доходит до дележа, все действуют по принципу «своя рубашка ближе к телу».

Утро наступило слишком скоро; я проснулся перед рассветом, услыхав сквозь сон легкие шаги по грязи. Открыв глаза, глянул на мустанга — он настороженно поставил уши, и я сжал под одеялом свой замечательный нож.

Нож был особенный, его сделал человек по прозвищу Жестянщик. Лезвие его было острым как бритва, — я им часто скоблил щетину — и в то же время таким прочным и твердым, что резало кости так же легко, как мясо. Жестянщик был путешествующим торговцем, он продавал разные вещи, иногда в его товарах встречались сделанные им ножи.

Под ногами подкрадывающегося человека едва слышно хлюпала вода, хотя он старался приблизиться ко мне незаметно. Видно, не подозревал, что его присутствие можно обнаружить до того, как он ступит на сухую землю. Когда появился Лумис с топором в руке, я сделал вид, что сплю.

Он стоял очень близко, подготовив топор для удара. Но тут наши взгляды встретились, на мгновение он застыл. В глазах у него мерцала злость. По тому, как он держал топор, я понял, что ударит сверху вниз и налево — только так можно рубануть с правого плеча. Значит, если ударит, откачусь вправо и вскочу на ноги. Он сжимал топор с такой силой, что побелели костяшки пальцев, лицо исказила ненависть. Внезапно до меня дошло, как ни стар Лумис был, он хотел заполучить не только золото, но и девушку.

Пока мы смотрели друг на друга, я решил, что он одумался. Однако противник вдруг шагнул вперед, с хрипом втянул воздух и рубанул. Его вздох предупредил меня, но он ударил очень быстро, так что я едва успел увернуться. Топор просвистел в нескольких дюймах от моего плеча.

Одним прыжком, как кошка, я оказался на ногах и тут же приставил нож к груди старика. Возможности снова поднять топор у него не было. В одно мгновение я распорол бы ему живот, и он понимал это. Глядя ему в глаза, я произнес:

— Вонючий ублюдок, тебя мучает мания убийства! У меня есть все основания прикончить тебя.

Тем не менее я не мог его убить. Если бы Лумис зарубил меня, никто не стал бы горевать, ведь у меня была репутация известного преступника. Может, Пенелопа и возмутилась бы, но что она могла сделать? С другой стороны, если бы я зарезал Лумиса, кто бы мне поверил, что он напал на меня с топором в руках?

Поэтому я лишь поглядел ему в глаза — мы стояли лицом к лицу на расстоянии полутора футов — потом опустил нож и срезал пуговицу с его куртки, затем еще одну и еще… пока лезвие не оказалось у него под подбородком. Тогда я поднес коник ножа к его шее и слегка кольнул.

— Не следовало тебе этого делать, мистер. Ты подрываешь веру в людей. А теперь поворачивай и убирайся обратно в лагерь. И вот еще что, не пытайся повторить свой фокус, или я выпущу тебе кишки.

Пот с него тек ручьями, я редко видел, чтобы человек так испугался. Он попятился, повернулся и бросился прочь, разбрызгивая воду.

Я оседлал коня, приторочил седельные сумки, захватил винчестер и, ведя мустанга в поводу, обошел лагерь по краю низины и приблизился к нему с противоположной стороны. Мне хотелось убедиться, что к нам никто не подобрался, а также подойти к остальным так, чтобы видеть их всех.

Когда я появился, Пенелопа как-то странно на меня посмотрела, но ничего не сказала. Флинч, вероятно, знал, что произошло между мной и Лумисом — от глаз этого метиса мало что ускользало. Он был из тех, кто дожидается конца драки в сторонке, а потом подбирает оставшиеся лакомые кусочки.

Мы въехали в прерию. Теперь нас окружали многочисленные болотца и пруды, так что вода перестала быть проблемой. Следующей ночью остановились у ручья Каррисо в ложбинке, которую трудно обнаружить даже на расстоянии нескольких ярдов.

Лумис нервничал.