«Господин N» коротко бросил:
– В холодильник. В секцию "В". Холод на максимум.
– Ай вай! – воскликнул оглы, глаза выкатил.
С мерзким звуком колец, скользящих по латунной проволоке, отлетела в сторону лиловая портьера, и Анна Николаевна сказала: «Прекратите!».
– Прекратите! – сказала она. – Это же… стыдно.
…Немой сцены, как у Гоголя, не получилось. Охранник Валек, конечно, оторопел. И Мамедов тоже оторопел. А вот Андрей Васильевич Русаков – нет. Он живо встал, глаза его сделались глубокими и теплыми.
– Аня, – сказал он. – Аня, я ведь знал, что ты где то рядом. Я чувствовал… сердце то не обманешь!
Я посмотрел на Анну Николаевну и понял, что делать нам здесь больше нечего… При чем здесь сабля XVIII века?
Купцов:
Ушли они вдвоем. Ушли они под руку и вдвоем. «Господин N» забористо матюгнулся и сказал:
– Не, ребята, никогда я этих баб не понимал.
– А сейчас? – спросил Петрухин.
– И сейчас ни рожна не понял… Здесь, в кабаке моем, такие бывают фемины – беда! По три высших образования, миллионные счета за бугром, заводы газеты и все такое, плюс, разумеется, внешность… Но ведь из за какого нибудь сопляка со смазливой рожей могут истерику закатить. Не, не пойму я баб!
– Вай, вай, беда с этим баб, – посочувствовал «господину N» господин Этибар оглы Мамедов.
Петрухин с деланным изумлением обернулся к нему:
– Ты еще здесь, янычар секонд хэндовый?
И Эдик исчез. А мы остались. Мы остались и стали выпивать. И говорить о женщинах… не только о женщинах… Но большей частью все таки о них.
– Удивительная женщина, – сказал я, вспомнив, как Анна ушла со своим романтиком.
– Ты о ком? – спросил Димка чуток пьяновато.
– Об Анне… о ком же еще?
– Может, и удивительная, но дура, доложу я тебе, редкостная, – ответил мой напарник.
Я не стал с ним спорить, я понимал, что это бессмысленно… тем более что с общепринятой точки зрения Димон был прав.
– Есть такие бабы, – продолжил, рыгнув пивом, Петрухин, – которым всласть только те мужики, что об них ноги вытирают.
Ты прав, Дима… прав, прав. Ты тысячу раз прав, но мне все таки запомнились на всю жизнь серые глаза художницы Нюшки и ее голос:
– Я знала, Андрюша, что ты обязательно вернешься.
…Ах, как я им завидовал. А впрочем, не знаю… не знаю…
|