И посмотрим: где тогда

Сядут царь и господа?!

А пока такое дело:

Как бы сердце ни болело,

Как бы там ни горевать, —

Правды нечего скрывать, —

Снова в силе супостаты,

Верно служат им солдаты,

А рабочие везде

В крепкой держатся узде.

Вот, сказал вам, как из книжки.

Ну, а ваши как делишки,

Вы как сводите концы,

Расскажите мне, отцы!»

IV

Осушивши все бутылки,

Мужики скребли затылки.

«Ай да парень!»

«Вот душа!»

«Жаль: приехал без гроша».

Заскулила мать-старуха:

«Правду ль бают-то, Петруха?

Как же так… насчёт деньжат?

Аль на книжечке лежат?»

Крякнул дед Нефед: «Ка-кое!

Слышь, оставь сынка в покое.

Пристаёшь, как банный лист.

Сам сказал ведь: си-ци-лист!..

Намолол тут всякой чуши,

Не слыхали б наши уши!

«Революцея!» — «Борьба!»

«Мы-ста всё захватим в мире!»

Расставляй карманы шире!

Эх ты, горькая судьба!

Век не выпрямить горба,

Я-то ждал его, злодея:

Сын вернётся — вся надея.

Вот… вернулся… голытьба,

На отцовские хлеба!

Чуть не выслан по этапу.

На рожон не при с нахрапу!

Да не лезь, куда не след!!»

Забранился крепко дед,

Почернел совсем со злости.

Баба — выть. Смутились гости

И под брань, и плач, и гам —

Поскорее по домам.

Надо жить не без оглядки,

Было это всё, ребятки,

Речь про что я здесь веду,

В девятьсот седьмом году.

Власть господская крепчала,

А деревня всё молчала,

Даже носом не шмыгнёт,

Кабалу, господский гнёт

Выносила безответно.

V

Дед Нефед слабел заметно.

Для работы стал негож,

Всё кряхтел, старуха — тож,

Тёрла спиртом поясницу.

Не вернулся сын в столицу:

Перешёл, забыв завод,

На крестьянский обиход.

Всё хозяйство ждёт заплаток.

Пётр, чтоб дней своих остаток

Не страдали старики,

Подряжался в батраки.

Обзаведшись жёнкой бойкой,

Занялся домашней стройкой,

Денег малость призанял,

Лошадь старую сменял

На рабочую пегашку,

Лес расчистил под запашку

И пошёл худой, босой

Над убогой полосой.

Петра сеял, жёнка жала,

Каждый год детей рожала,

Дети мёрли в свой черёд.

Словом, дело шло вперёд.

Жил наш Пётр, как все обычно,

Неприглядно, горемычно,

В доле нищенской, в труде,

В вечных думах о еде,

О погоде, недороде…

В горе — вспомнит о заводе.

На заводе — жизнь не та.

Что деревня? Темнота.

Все в свои забились норы.

Чуть сойдутся — ругань, споры,

Склока вечная, разлад.

А кулак тому и рад.

Поведёт лукавым оком,

И казёнка ж тут, под боком,

Штука, значит, не хитра:

«Ставлю, братцы, полведра!»

Голытьбе гулящей сходно:

Делай с нею, что угодно.

Шибанула водка в нос,

Глядь, и пропили покос,

Зачумели с перепою:

«Пётр… Не пьёшь?.. И шут с тобою…

Тоже брезгает… дерьмо!»

«Сами лезете в ярмо!»

А кулак шипит уж рядом,

Ест Петра свирепым взглядом:

«Ты — тово… уйми язык!.