Изменить размер шрифта - +
Тот же механизм был использован с Шамбалой, с помощью Елены Блаватской — чтобы ее не начали искать действительно всерьез. А на втором этапе… Понимаешь, если в сознании людей укоренится эта легенда, проще будет перейти к действительности — не надо будет объяснять все каждый раз с самого начала.

В самом деле, в "Другой расе" хотя и грубо, и топорно, но раскрывались многие подробности об Атлантиде, о пирамидах, о существовании этой иной расы людей на протяжении тысячелетий. Браун, правда, сильно нафантазировал — у него другая раса была расой сверхлюдей со сверхспособностями. Фантазии были у него переплетены с истинной информацией, которую он мог получить только от нас.

Но то, что отличает нас от урку на самом деле — самый сложный вопрос.

В массовом детективе этого не объяснишь — не поймут.

 

Юрген, Катя и Таня тоже оказались чистыми урку, и я снова пересел за стол, но поближе к центру. Подхватил свою рюмку и поддержал очередной тост. Девочки принесли из кухни основное блюдо — мясо, запеченное с сыром и ананасом, довольно вкусно.

За столом шла беседа о насущном — о деньгах.

— Уму непостижимо! — говорил программист (кажется, его звали Боря или как-то так), — я получаю четыре тысячи… а на руки — только две с половиной. Это же невозможно! В Москве…

— Да они тут грабят! — поддержал израильтянин, — у нас то же самое. Налоги такие, что вздохнуть нельзя. Какого черта мы платим эти налоги?

— Я вообще считаю, что государство — это бандит!

— Ну почему же, — вступил я в беседу, — мы живем в социальном государстве. Налоги — это плата за социальное спокойствие. Чтобы каждый был хоть как-то обеспечен, чтобы люди не голодали. Опять же, социальные страховки — это необходимо для существования системы медицинской помощи каждому.

Зря я это сказал…

— Это значит, мы должны кормить из своей зарплаты каких-то бездельников!

— Работать не хотят, лежат на диване и ничего не делают…

— Я бы всем этим получателям пособий оставил сто евро на опохмел… и пусть идут жить под мост. Ну детям можно приют предоставить.

— А ты где работаешь? — одна из девушек подозрительно покосилась на меня.

— Он со мной работает, — сказала Юлия. Я благодарно взглянул на нее. Еще пришлось бы доказывать, что я не бездельник, лежащий на диване и проедающий их налоги.

— Это не совсем так, — сказал я, — большинство безработных — это одинокие матери с детьми. Или больные, или люди после пятидесяти лет, их действительно никуда не берут.

— Да всегда можно найти работу! — загорячился Боря, — если оторвать задницу от дивана и поискать. И с детьми нечего сидеть до совершеннолетия, вполне можно пойти поработать…

— Конечно, можно! — раздался хор поддержки.

— А то обнаглели совсем!

— Может, ты левый? — подозрительно спросил меня юрист.

— А это тут при чем? — удивился я.

— Ненавижу коммунистов! — резко сказала Юлия, — после того, как мы жили в тоталитарной стране…

Я перевел дух. Похоже, внимание от меня отвлечено. Все с удовольствием подхватили новую тему. Но на эту тему особенно даже говорить не надо было, тут все присутствующие были единодушны, хватало вздохов и взглядов. Хайнц сказал.

— А я родился в Тюрингии. Так что тоже пожил при тоталитаризме. Но только два года.

— Это не смешно, — резко сказала израильтянка постарше.

Быстрый переход