Тем самым она перечеркнула все отчаянные усилия Оуэна, который весь последний месяц пытался устроить дружескую встречу между восходящей молодой киноактрисой и дядей, чья известная бродвейская пьеса «Леди Пантагрюэль» могла быть написана специально под Клэр.
Благодаря странным закономерностям голливудской логики, роль леди Пантагрюэль была именно тем, в чем так сильно нуждалась Клэр. Ее карьера находилась в серьезной опасности. Но все усилия Оуэна пошли прахом, как только начался фейерверк. Дядя Эдмунд был близок — так близок! — к подписанию договора, с болью в сердце вспомнил Оуэн. Тем не менее, как он мог винить Клэр? Он уставился в пол и пожалел, что не умер в тот момент.
— ...потерял моего дорогого Макси, — растерянно прошептал доктор Краффт, оглядывая комнату. — Если тебе вдруг случиться увидеть, куда я мог положить Макси...
— Прошу прощения, доктор, — сказал Оуэн, возвращаясь к действительности.
— Я потерял беднягу Макси, — повторил Краффт, глубоко вздохнув. — Ах, впрочем, кто из нас совершенен? Проблема с опытами со временем состоит в том, что ты не всегда можешь вспомнить, когда что сделал. Чтобы найти Макси, мне нужна тишина и сосредоточенность. Но без Макси я не могу сосредоточиться, — улыбнулся доктор. — Парадокс! Для меня, ученого, оказаться беспомощным без маленькой каменной лягушки — ты верно догадался, Питер. Нелепость! Ах, к черту все это!
Краффт повернулся к двери, качая седой головой.
— Спокойной ночи, Питер. Если увидишь Макси, ты же скажешь мне?
— Всенепременно, — пообещал Оуэн. — Доброй ночи, доктор. Спасибо за пиво.
— Конечно, это всего лишь привычка и фетиш, но...
Дверь закрылась под тихое бормотание доктора. В то же самое время за окном сверкнула фиолетовая вспышка и раздался ужасный грохот, что заставило Оуэна вздрогнуть и вскочить с постели. Каким-то образом, машинально, он приписал звук успеху дяди по разламыванию пластинки, возможно, с помощью атомной бомбы. Но увиденное быстро внесло коррективы в это предположение.
За окном, на самом краю скалы, вдающейся в Тихий океан, стоял одинокий кипарис, охваченный пламенем. Когда молния погасла, огонь продолжал метаться на фоне неба, и затем стало видно, как кипарис падает со скалы в бушующую воду.
У Оуэна появилось странное убеждение, что кипарис, наверное, тоже как-то оскорбил его дядю. Он вздохнул. Штормы не являлись редкостью в это время года в Лас Ондасе — малоизвестном небольшом курорте на морском побережье. Штормы не были редкими и в жизни Оуэна, что объясняет, почему он натренировался в последние шесть месяцев так, что по инертности стал схожим с громоотводом.
Он бы предпочел просто распрямиться, как гастропод, из неудобного положения, в котором находится с того момента, как, по настоянию дяди, уволился с административной должности в голливудской кинокомпании и стал частным секретарем мистера Штамма. Изворотливость обещаний дяди только подчеркнула то, что сам С. Эдмунд Штамм является одним из наиболее скользких ужей штата Калифорния, занимающего значительную территорию.
Оуэн машинально потянулся за пивом. Его глаза вернулись к маленькому изображению в книге, что он читал, которое имело нечто общее с милым, бесчувственным, кротким мирком, где рост и размножение скользкой саламандры вида plethodon glutinosis шло размеренным и предсказуемым путем.
Вы когда-нибудь брали стакан воды, думая, что в нем молоко или пиво? Вы помните этот долгий момент ступора и полной дезориентации, когда истина доходит до ошеломленных вкусовых рецепторов?
Оуэн сделал длинный, насыщающий глоток того, что по всем признакам должно было быть пивом, охлажденным до правильной температуры в специальном отделении холодильника.
Это оказалось не пиво.
Это был самый вкусный и самый невероятный напиток из всех, что Оуэн когда-либо пробовал в своей жизни. |