Я тут же в кабинете секретаря дал согласие. Калугин вовсе повеселел, включил селектор, сказал секретарше:

— Маша, пусть зайдет Куликова. Августа стала на пороге — растерянная, с косящими от волнения глазами, виновато, боком, прошла мимо меня и неловко села в кресло. Она училась у меня с шестого по десятый, после пединститута вернулась из Москвы в Ленинск, с подкупающей преданностью относилась к нашему родному предмету — истории. А жилось тяжело: отец — боевой разведчик, инвалид, пристрастился к вину, не пропускал ни одной закусочной. Я его стыдил без свидетелей, домой к ним приходил, ругал. Куликов каялся, зарекался и начинал по новой. Закалил дочь своей слабостью, но не ожесточил: любит, а сторонится, если выпивши приходит в их семью; к внуку бывшего разведчика не допускает, отправляет домой… Когда попросила Гутя — так ее звали в ученические годы — партийную рекомендацию, я дал с радостью. Как и согласие сделать ее моей преемницей.

Жалею, что раньше не перешел учительствовать в ШРМ. Интересный народ «вечерники» — особая категория рабочего класса, служащих. Им достается. Иные бросают, снова начинают, тянутся, срываются. Надо все подчинить учебе, чтобы выдержать. Легко ли: день — в труде, вечер — в школе. А когда готовиться? Да и в кино хочется, и футбол-хоккей тянут к телевизору, а там свадьба у подруги, встреча друзей — как не пойти в гости?.. Учится-то молодежь; двадцать — двадцать пять, самые сладкие годочки, а тут: слякоть не слякоть, устал не устал — иди, вечер не твой; уроки не подготовил — двойка, вот она. Однажды — в перебивку урока, чтоб мои «вечерники» расслабились, спросил: чего им больше всего хочется? Ответили согласно: выспаться.

Жаль их, но и требования ослаблять нельзя, знания — вещь реальная, дутые цифры никому не нужны, «корочки», выданные человеку, заслуживающему двоек, — обман государства, самого выпускника, дискредитация вечернего школьного образования.

С трудом, как когда-то прогрызая оборону, «пробили» для шереэм буфет с чаем, бутербродами, нехитрыми блюдами. Торг пообещал (под нажимом Калугина) венгерскую кофеварку. Ребята и девушки — народ, живо откликающийся на заботу о них: заметил, что после «рождения» буфета посещаемость увеличилась. Нам бы, думал я, завести «поющий» самовар», какой мы с женой видели в фойе Театра имени Ленинского комсомола в Москве, да еще с теплыми бубликами.

А преподавать моей молодежи нужно иначе, чем ребятишкам. Эти жадно тянутся к познанию жизни в ее непростых проявлениях, в них действительно жива потребность практику подкрепить теорией. Роднит их с «брошенными» мною школярами жгучий интерес к нам, старшему поколению; что за нами?

…Один из первых уроков по истории СССР — восстание декабристов — я начал с развенчания формулы «самодержавие, православие, народность». Раскрыл книгу и стал читать русскую народную сказку «Как поп работницу нанимал». С комментариями Некрасова и Герцена, Тараса Шевченко и Чернышевского, Льва Толстого, Пушкина, Радищева. Мне надо нарисовать жизнь девятнадцатого века в движении, в борьбе. Хотел показать истоки дворянской революционности декабристов, переход к «крестьянскому» социализму Герцена, подкрепить картину блестящей публицистикой Ленина: «Чествуя Герцена, мы видим ясно три поколения, три класса, действовавшие в русской революции…»

«КАК ПОП РАБОТНИЦУ НАНИМАЛ»

«Тебе, девка, житье у меня будет лехкое, — не столько работать, сколько отдыхать будешь!..»

Когда веду урок, беру под наблюдение две-три пары глаз. Разных людей. По характерам, уровню мышления, возрасту. И — парня и девушку.

Любовь Дубова.