Перед новым, 1944 годом метель бушевала неделю. Завалило дороги. Город оказался отрезанным от базы снабжения, что в полусотне километров, на станции Уренья. Курсы остро нуждаются в горючем и особенно — в продовольствии. Лошадям, а тем более автомобилям не пройти. Никто извне помочь не может: начальник курсов полковник Раев и все мы можем рассчитывать только на свои силы. Остается одно: снарядить за продовольствием лыжников.

Утром гремит непривычная команда:

— Отставить физзарядку! Умыться — и на построение!

Пожилой старшина Жмаченко с протезом вместо левой кисти говорит:

— Трзба двадцать пять хлопцев для ответственного лыжного перехода.

Щедрова, правофлангового, старшина хлопает по плечу и идет дальше.

Меня в детстве хвалили за «усидчивость», «начитанность», а я из кожи вылезу, чтобы доказать свой спортивный талант.

Обращается курсант Барашков:

— Разрешите мне пойти. Я на школьных кроссах за город Минск призы брал. Прошу зачислить, не подведу, — отчаянно врет Вася.

Жмаченко кивает и говорит почти торжественно:

— Возглавит отряд преподаватель лейтенант Тулин. Зараз вас обмундирую и — счастливого пути!

Лейтенанта мы за глаза зовем Витей. Он неотработанным голосом подает команду (кажется, с трудом удержался, чтобы не добавить «пожалуйста!»):

— Напра-во! К выходу шагом марш!

У деловитого Жмаченко все заготовлено, точно в разведку посылает. Вхожу первым. Он быстро и зорко оглядывает меня с головы до ног:

— Валенки на твои ножищи сорок четвертый номер. Та-а-к, получай! Шлем-буденовка с шерстяным подшлемником пятьдесят восьмой размер — держи! «Сидора» одного размера, бери! — кидает вещевой мешок. — Распишись в получении имущества.

Улица встречает нас морозным ветром. Мне предстоит топать первым. Я приучил себя на войне не оглядываться на соседей. Иначе незачем было идти добровольцем, стремиться на передовую, вступать в партию.

Тулин командует:

— Надеть лыжи! За мной!

Я скоро взмок. Сбилось дыхание. У поворота на деревню Хохониха — павильончик автобусной остановки. Рейсовое движение отменено: автобусы на фронте, возят раненых. Здесь мы устраиваем привал, затем движемся дальше.

Всюду с нами на равных лейтенант Тулин. Он не богатырского сложения, и ранение о себе напоминает, но ни от одного задания не отказывается. Теперь ведет нас на лыжах в Уренью.

За снежной мутью остается Хохониха, громадины деревьев сжимают дорогу.

— Товарищ лейтенант, меняемся местами.

Первому надо выбирать путь, не сбиваясь с большака, чтобы не угодить в кювет, предупреждать о крутых склонах и подъемах.

Морозный нахлест ветра выбивает слезы из глаз, рвет полы шинели, заползает под одежду к разгоряченному телу.

Через час лейтенант решительно обгоняет меня, идет впереди колонны.

— Как вас зовут, товарищ Щедров? — спросил обернувшись.

Я назвался.

— Что, Юра, делаем привал? — Виктор чувствует необходимость посоветоваться. — На полпути деревня Арьюша, но до нее без отдыха не дойти.

Дорога, переметенная снегом, ухает в овраг и с какой-то безнадежностью упирается в деревянный мосток с выбитыми досками настила и ломаными перилами. Сбоку, вмерзнув сдувшимися скатами в речной лед, косо кренится брошенный автоприцеп. Гиблое волчье место. Не знал я, что оно окажется связанным с моей судьбой…

— Вперед! — Лейтенант, стуча лыжами, первым вступает на мост.

«Каково тут машинам ездить?» — я ежусь. Видимо, круто прижало водителя, если он в пору, когда каждая вещь на строгом учете и спрашивают за нее по законам военного времени, оставил прицеп, который до весны не вытащить.