Анекдот про домино на корабле все хорошо помнят, и вот как в том анекдоте: «Дурак ты боцман и шутки у тебя дурацкие!» — механик по столу лупит: «Рыба!!!» — и вдруг палуба кают — компании с грохотом подпрыгивает — Буууумс — и что — то мерзко шипеть начинает.

Обалдение секундное, а у всех в головах мысль одна: под кают — компанией — погреба. И шипит система орошения. Значит — пожар в погребах. Когда порою пишут про «квадратные глаза», я чаще всего этот момент вспоминаю, и глаза партнера напротив. Нет, квадратными они не были, но весь глаз — сплошной зрачок… Страшновато…

Мигом вниз, в пост контроля…Температура в погребе — норма, давление — норма…а шипит, сволочь. Из ПЭЖа вопли пошли — пожарники (пожарные насосы) на автомате включаются…

…Я писал уже, что пароход у нас был «спицифицкий», и погреба эти на неподготовленного человека серьезное впечатление производили. Так, на всякий случай, если переборки убрать — так хороший СКР можно спрятать было. Ну и всякого добра взрывоопасного — соответственно. Ну и система орошения — соответственно — с трубами в слоновью ногу… А перед погребами — тамбурочек небольшой, а в нем — иллюминатор, для «визуального наблюдения за состоянием изделий».

Решились в тамбурочек заглянуть…Норма вроде. К иллюминатору — ё… Лондон, блин. Туман водяной — ничего не видно. Пожара тоже не видно. Зашли в погреб — мокрые мгновенно…Порядок. Ничего не горит. Ладно.

Выключили орошение, разбираться. Туда сюда. По системе, палубой ниже — мать! И еще раз мать, мать, мать! Моряк, сука, спортом занимается!

Резину тянет, гад!

А резину — за вентиль быстро вскрывающегося клапана включения орошения зацепил!!! И все два месяца он этот клапан дергал, пока не сорвал!

Неделю потом погреба сушили да электрику всю спиртом, слезами обливаясь…

А спорт командир с тех пор запретил.

Во избежание.

Хорошо орошение, а то в другой раз и еще что — то запустят, врагам на страх…

Тесть

…Никогда не говорил о войне…

Даже когда просили собственные дети.

Только серьезнел и замыкался надолго — «Да как — нибудь потом…» Невысокий, плотный, с простецким «вяцким» лицом.

И всю жизнь, ту, которую я знал — заботился о семье.

Любил ходить на рынок..

Его в троллейбусе однажды обозвали «спекулянтом» — когда он с Центрального рынка вез домой две полные авоськи…

Он не обиделся.

Улыбнулся как-то виновато…

Проработал еще двадцать лет после увольнения. И был душой любого коллектива.

А как он бегал по Питеру — Ленинграду тогда еще, когда приехал к нам в гости…

Казалось, что он хочет оббежать весь город, чтобы снова вобрать в себя его красоту…

Он будто чувствовал, что осталось мало…

Совсем мало…

Медали… «Отечественная»… две «Звездочки»… «Знамя»… «Невский»…

«Невский»… их было всего сорок две тысячи, за всю войну…

…«награждаются командиры Красной Армии, проявившие в боях за Родину в Отечественной войне личную отвагу, мужество и храбрость и умелым командованием обеспечившие успешные действия своих частей»…

Мы уже не узнаем, за что…

Мой сын, его внук, приезжая из далеких своих Африк и Америк любит открыть эту заветную шкатулку — и перебрать ордена…

Но он не поднимет архивы.