Целиком и навеки. Эти слова вдруг поразили меня своим глубоким смыслом — я почувствовал, что в них прозвучало полное, безграничное доверие. Она предлагала мне свою жизнь. И я с радостью принял этот дар. Но в этот миг я ощутил что-то еще, и ощутил впервые. До сих пор я всегда был одинок — даже в те дни, когда жил с Джуди. Еще сегодня ночью, рядом с Пегги, я все-таки чувствовал себя немного отстраненным от нее, как и от всех остальных людей на этом свете. И только сейчас, когда я услышал ее голос и увидел ее глаза, во мне словно открылся последний шлюз, из которого наружу хлынул затхлый поток, и самый дальний уголок моей души наполнился светом и теплом, которых раньше я никогда не знал.

— Ты хочешь… ты хочешь сказать мне что-нибудь очень милое? — спросила она тихо.

— Ты самая красивая женщина на свете.

— Нет, ты хотел сказать что-то другое!

— Я с тобой абсолютно счастлив, и я знаю, что так будет всегда.

— Повторяй мне это каждый день в течение долгих, долгих лет, Сэм. Пожалуйста. А теперь, может быть, ты все-таки отдашь мне эту рубашку?

Она надела ее и застегнула на все пуговицы. Плечи моей рубашки съехали у нее почти до самых локтей. Запястья у Пегги были такими же красными, изрезанными и распухшими, как у меня. Край рубашки доходил до середины бедра, но ветер все время задирал ее кверху.

Она прижала полы к ногам и сказала:

— Господи, это еще более неприлично, чем ходить голой! Правда, что тореадоры нашивают на свои накидки тяжелые предметы на случай ветреного дня?

— Если она тебе не нравится, можешь ее не надевать. Идем.

Мы пошли по острову в сторону водонапорной башни. Идти было тяжело, под ногами хлюпала топкая почва, мешали корни и вьющиеся растения, а в воздухе зудели насекомые. Ветра уже не было, и от ходьбы мы быстро покрылись потом. Я сорвал несколько зеленых веток, чтобы отгонять насекомых. Все время, пока мы шагали рядом, я внимательно смотрел под ноги, опасаясь, что мы можем кое на что наткнуться. Когда я действительно это увидел, то застыл на месте. Пегги крепко сжала мою руку, и мы молча смотрели, как среди черных корней медленно извивается толстая мокасиновая змея.

— Все в порядке? — спросил я.

— Я не буду их трогать, если они не будут трогать меня.

— В холодные дни они становятся такими вялыми, что их трудно заметить, пока не наступишь на одну из них.

— Да, но сейчас прекрасный жаркий день, милый!

Наконец сквозь стволы мангровых деревьев, которые росли на самом берегу, я увидел зеленую воду залива. Я осторожно ступил в ил, из которого со дна отмели поднимались причудливой формы корни растений. За илистым участком протяженностью в триста ярдов виднелась земля, которая могла быть выступом нашего острова или отдельным островком. Еще дальше я видел опять воду, а за ней южную оконечность того острова, на котором стояла водонапорная башня.

— Иди прямо за мной, — сказал я Пегги. — Мы пройдем по этой отмели. Старайся шагать, не поднимая ног. Я буду обходить опасные места.

— Не поднимая ног?

— На мелких местах в песке и иле часто прячутся скаты, особенно в жаркую погоду. Если ты поднимешь ногу и опустишь ее на ската, он тебя ужалит.

— Значит, я должна шлепнуть его сбоку?

— Да, и тогда он отскочит в сторону, раздраженный и обиженный, но зато не причинив тебе вреда.

— Если я увижу одного из них, то сама отпрыгну в сторону, как испуганная чайка. И с ужасным воплем.

Пока мы шли через топкую отмель, впереди нас на воде несколько раз появлялось какое-то движение и на поверхность поднимался взбаламученный ил. По мере того как мы удалялись от суши, разглядеть дно становилось все труднее, и я стал двигаться медленнее.