Майк оперся о внешнюю дверь маленького крылечка. Внутренняя дверь была открыта. Он мог заглянуть в комнату, где луч солнца играл на помятом соломенном ковре, валялось грязное смятое розовое полотенце, бутылки колы, какие-то тряпки. Он пошел обратно и посмотрел на машину. Порванная обивка. Пластиковая куколка в соломенной юбке, свисающая с козырька от солнца. Оклахомские номера. Лысые шины. Комиксы, брошенные кучей на заднем сиденье.

Машина внезапно вызвала у него острое ощущение. Предчувствие несчастья. Ему показалось, что он видел эту машину много раз. Он писал о дорожных происшествиях. Они видел такие машины раньше: искореженные, охваченные пламенем и заляпанные кровью. Это были машины-бродяги, машины «двадцать четыре часа в сутки», несущиеся, словно бомбы, сквозь мирные рассветы, направляющиеся к месту неизбежного рандеву со столбом, деревом, грузовиком, стеной.

Он вернулся к своему фургону, увидел, что заведение Рэда находится так близко, что нет смысла ехать. Он прошел мимо магазина разных разностей, где увесистый мужчина с рябым лицом раскладывал на стойке вечерние газеты: «Джорнал-Рекорд» из Равенны, «Новости» из Сарасоты. «БЕРЛИНСКАЯ КОНФЕРЕНЦИЯ ЗАТЯГИВАЕТСЯ… ПЯТЕРО ПОГИБЛИ В КАТАСТРОФЕ В АРКАДИИ… ТОРНАДО НЕСУТСЯ ПО КАНЗАСУ… СТРОИТЕЛЬСТВО В ВЕНИСЕ ВСТРЕЧАЕТ ОТПОР… ЯХТА НА МЕЛИ В БОЛЬШОМ ПРОЛИВЕ…»

Он толкнул дверь в бар и вошел в темное и шумное помещение. После ослепительного блеска улицы ему потребовалось несколько долгих секунд, чтобы глаза привыкли. Слышалось нудное завывание кондиционера, гудение компрессоров в вентиляторах, стук и позвякивание боулинг-автомата, истерическое ржание ведущего телепередачи, который выдавал двадцатидолларовый миксер женщине с лицом, напоминающим подтаявший пудинг, под радостные крики тысяч зрителей.

Страшный гам после уличной тишины оставил у него впечатление, будто он попал на большое, шумное, суетливое празднество. Но по мере того, как глаза привыкли к сумраку, а уши отсортировали и определили звуки, он понял, что в баре находятся всего четыре человека. Костлявый мужчина с ржавым ежиком и изъеденным оспой лицом, опершись на локти, разговаривал, перекрывая шум от телевизора, с молодым человеком зверского вида в белой футболке и шортах цвета хаки, который сидел на высоком табурете, сложным образом обвив вокруг ножек голые коричневые мощные ноги. Они оба повернулись и лениво взглянули на Майка. Глаза у бармена были выцветшего голубого цвета. У молодого человека под пышным помпадуром блестящих волнистых белокурых волос виднелся лобик высотой в дюйм, у него были глубоко посаженные кошачьи глаза, нежный маленький рот-бутончик и костлявая щетинистая челюсть, выдававшаяся вперед. На бицепсе его левой согнутой руки виднелась сложная выцветшая татуировка в виде распустившейся розы.

Джеранна Роули стояла у боулинг-автомата, соревнуясь с толстопузым молодым человеком в форме рабочего газозаправочной станции. Майк подвинул ближайший к двери табурет, заказал пива, оставил сдачу со своего доллара на стойке. Рэд вернулся, чтобы продолжить ленивую болтовню с кудрявым блондином. Майк полуобернулся, чтобы понаблюдать за Джеранной. Он видел, как она наклонилась, прицелилась, сконцентрировалась и провела удар, триумфально хмыкнув.

Когда она повернулась и посмотрела на экран телевизора, ожидая своей очереди, он четко разглядел ее лицо. Сколько ей сейчас было? Двадцать пять? Она мало изменилась. То же круглое лицо, и странно маленькая головка, и копна взбитых волос, и слегка выпученные бледно-серые глаза, пухлые контуры рта, окаймляющие большие, торчащие вперед желто-белые зубы, длинная шея и узкие плечи. На ней были облегающие красные штаны до колен, трикотажная футболка в узкую красную и белую полоску, красный цвет на майке не сочетался с красным цветом штанов. Она была в пыльных черных балетных тапках, и ее голые щиколотки выглядели грязными.

Он отметил перемены, одну небольшую, другую значительную.