Герцог картинно развернулся и знаком велел подать себе копьё.

– Сними наконечник! – дал он команду.

   Меня ни о чём никто не спрашивал, а если и обращались, то на все вопросы тут же отвечал Хэрн, не давая мне даже рта раскрыть. Я чувствовал, что меня просто ведут, как барана на бойню, вернее, подводят к чему-то давно решённому. И это меня раздражало.

   Вот мы встали напротив друг друга. Мандража во мне нет. Я настраивал себя на бой и бой жёсткий. Герцог – это очень серьёзный противник. Он расслаблен и естественно не воспринимает меня, как противника. А зря, Хэрн тоже небольшого роста, а у него поединки даже гвардейцы первой сотни не могли выиграть. А я всё-таки иной раз и огрызался в учебных боях с ним.

   Поэтому и смотрел в глаза капитану без страха, а скорее с азартом и ожиданием.

   Секунданты разбрелись, перемешались и встали, образуя большой круг, внутри которого и застыли друг напротив друга мы с герцогом. Жак медлил с командой на бой, чего-то ожидая, задавая несущественные вопросы и отвлекаясь по мелочам. Но вот он дал слово противникам и, как всегда, первому предоставил его герцогу.

   Капитан стоял, молча меня рассматривая. Явно что-то решая, давно обдуманное. И то, что он задумал, мне начинало очень не нравиться.

– Господа! – наконец обратился он к собравшимся – Я, как сторона, сделавшая вызов, обладая властью семьи, решил, что слова молодого человека, вызвавшие у меня вчера в душе такое резкое осуждение и протест, заставившие бросить вызов, звучали хоть и грубо и невежливо,… но справедливо! – тут же раздался удивлённый гул голосов и возгласов – Осмыслив услышанное в спокойной обстановке я сделал вывод, – внешне спокойно продолжил герцог – что он нам указал на те постыдные действия командования, приведшие к разгрому армии, он рассказал о малодушии некоторых благородных, забывших долг и спасающих только свою шкуру и вслух озвучил то, что каждый и сам в душе чувствовал. Но озвучил он это с такой детской непосредственностью и искренностью, что и задело мою, легкоранимую душу.

   Собравшиеся с открытыми ртами слушали герцога. А я, оглядев лица стоящих вокруг людей понял, что капитан нарочно вышел из рамок обговоренного сюжета. Вон и Жак и Хэрн с Мартином обмениваются ничего не понимающими взглядами. Видно, и их хитрый герцог вокруг пальца обвёл. А эти заговорщики, вероятно, рассчитывали на что-то другое. Но пока, как я понял, ничего критического не случилось. Все ждут продолжения.

– Я признаю, что вчера вспылил! – вздох удивления пролетел над собравшимися. Но я смотрел за герцогом, а у него в глазах, ни капли раскаяния, скорее весёлые чёртики летают от удавшегося розыгрыша, приносящего прекрасные дивиденды. – но вместе с тем утверждаю, что не дело детей указывать на просчёты военачальников. И если такое можно простить равному, то малышу без рода, без имени такое прощать нельзя. И наказание за такие действия одно… – смерть!

   Ого, а вот теперь уже наши все взвинтились. И боюсь, их ничего не удержит. Зря герцог такими словами кидается. Ведь я чувствую, будет еще второй акт Мерлезонского балета, но ребята об этом не знают. Ой, рискует представитель древней крови, ой рискует.

   Но герцог успел…

– Но вместе с тем, нельзя не отметить внутреннее благородство ребёнка, что с болью в сердце указывает нам на несправедливость к воинам, выполнивших свой воинский долг. Он, спасая их, ставит и свою жизнь на лезвие меча. Прошу заметить всех, что он не попытался прикрыться телами своих старших друзей, что заслуживает особого уважения!

   Вот же чешет, как по писанному! Ой, пройдоха! Как он всех развёл! И меня, в том числе.