Она уже сделала шаг от лестницы. Пропадай пропадом этот дурацкий чердак, дурацкая лестница, дурацкий штаб. Но Оксана была начеку — она цепко схватила Ларису за рукав.

— Стой! Трусиха несчастная! Дезертирка! Бояка!

Лариса слышала, как у Оксаны стучали зубы от страха.

— А сама-то не боишься? — пропищала Лариса не своим голосом, пытаясь отодрать от своего рукава Оксанины пальцы.

— Я? Боюсь? Нисколько! Вот ещё — бояться. Это я от холода трясусь, тёплую кофту не надела. — И снова крикнула вверх: — Оля! Ты где?

— Здесь, — ответил громкий спокойный Олин голос. Вот кто не боялся ничего на свете. — Полезайте сюда скорее, и уже целый час жду.

Оксана стала быстро карабкаться по лестнице. Ей хотелось скорее к Оле, с ней она чувствовала себя смелее. Лариса — за ней. Оставаться внизу одной она не могла ни секунды. Ларисе в глаза сыпался какой-то мусор с Оксаниных подмёток, но Лариса не обращала внимания. Она лезла со ступеньки на ступеньку. Лестница была страшной, скрипела и качалась. Но в сто раз страшнее был этот тёмный двор, пустынное место, где, может быть, скрывается неизвестно кто.

Осталось всего три ступеньки, и лестница наконец кончится. Наверху светил фонарик. Может, там и нет ничего уж такого опасного? Может, Лариса сама на себя нагнала страху? Вот ещё шаг, и она увидит Олю и Оксану. Будет светить фонарь…

И в это время грубый страшный голос произнёс наверху:

— Кто посмел залезть в мой дом? Это что ещё за новое дело?

Лариса вцепилась в лестницу руками и ногами. Она изо всех сил зажмурила глаза, крикнула «Мама» и поняла, что всему конец.

Ее зовут Эсмеральда

Ну и девчонка.

Всю ночь мы бились с ней, а она или молчала, или врала и совершенно не заботилась о том, чтобы ей верили. Папа-моряк попал в тайфун на Дальнем Востоке, а тайфун звали Камилла. Мама, научный сотрудник, самоотверженно сделала себе опасную прививку, и теперь неизвестно, что с ней будет. А лежит мама в больнице, ну конечно, в Ленинграде, и надо срочно её навестить. А единственная дочь едет навещать, это естественно. Денег взять негде, а где их возьмёшь, если папа попал в тайфун? И опять слёзы, и хитрый глаз сквозь мокрые от слёз пальцы.

Я махнула на неё рукой, легла и делала вид, что сплю. С наслаждением бы уснула, но разве уснёшь, когда сидит у тебя в ногах такое вот загадочное существо, врёт без всякой совести, считает нас, взрослых женщин, круглыми дурами.

Попутчица даже не прилегла, забыла про свою усталость. Несколько раз она меняла подход к этой девочке. То называла деточкой и гладила по голове. То требовала, топая ногами:

— Говори, а то хуже будет!

Девочка смотрела на неё с интересом. Она поняла главное для себя: мы никого не позовём, шум поднимать не будем.

— Как тебя зовут?

— Эсмеральда.

— Какой твой адрес? Эсмеральда! Говори, а то хуже будет!

Молчит.

— Из какой ты школы, паршивая девчонка!

— Я? — святой взгляд из-под ресниц. Разве без вопросов не ясно? — Из балетной. Я там с четырёх лет учусь на балерину.

— Тьфу! Врёт и не краснеет! Что же из тебя вырастет, если ты с таких лет так нагло врёшь?

— Я никогда не вру, что вы, — врёт девочка.

Тут уж и я не выдерживаю. Перестаю притворяться спящей.

— Послушай.