Максим втянул голову в воротник куртки.

Они прошли весь двор и очутились в углу, в тёмном месте, где пахло бензином, краской.

— Теперь поняла? — тихо спросил Максим. — Ты на свободе. Надо только сидеть тихо, и всё. Никто тебя не тронет.

Он огляделся. Вокруг были холодные стены, крыши, запертые гаражи. Какая-то замызганная деревянная лестница.

И вдруг знакомый голос сказал:

— И принцесса стала лучше учиться. Ваше величество, неужели вы не можете систематически проверять уроки у вашей младшей дочери?

Максим застыл на месте. Это был голос Ольки. Он доносился откуда-то сверху. Откуда Олька появилась над гаражами? Он задрал голову. Деревянная будка. Чуть мерцает свет в круглом окошке. Вот это дела!

Максим притаился в темноте. Заунывный голос произнёс:

— И никогда не открою тайну врагам-мальчишкам. Как бы ни просили. Клянусь.

А следом несколько голосов повторили без энтузиазма:

— Клянусь.

Так вот в чём дело. Значит, все их таинственные разговоры — это не просто разговоры. Там, за круглым окошком, девчачий штаб. Это прекрасно. Это то, что надо. Вот повезло так повезло.

Максим привязал Генриетту к какой-то железке, а сам стал тихо подниматься по скрипучей лесенке. Он влез на крышу и стоял там, заглядывал в круглое окошко. А в штабе Оксанка делала реверансы перед Олькой и называла её «ваше высочество». Олька орала дурным голосом:

— Не буду делать уроки! Не хочу больше заниматься! Я дочь королевы!

Людка-шпингалетина стояла по стойке «смирно» и писклявым голоском произносила:

— Придётся отрубить ей голову! Если ты получишь ещё одну двойку, я велю отрубить тебе голову.

Это она пугала Ольку. Это для таких глупостей, для реверансов и принцесс они сделали штаб. Шляпки-тряпки. Девчонки есть девчонки.

Внизу завозилась гиена.

— Тихо, Гена, — шептал Максим, — я сейчас спущусь.

Он слез вниз, погладил Генриетту, она немного успокоилась. Наверное, она озябла. Он решил ждать. Наверное, девчонки скоро уйдут — уже, наверное, десятый час.

Оля произнесла громким противным каким-то дамским голосом:

— Эта бедная девочка так прекрасно знает всю дворцовую жизнь, что дворец мог бы её удочерить.

А Людка-шпингалетина отвечает важно:

— Я как королева согласна её удочерить. Теперь у меня будет три дочери — принцесса Оля, принцесса Лариска и принцесса бедная девочка.

Максим ёжится от презрения. Пьесу, что ли, репетируют? Не могли пьесу найти подходящую для штаба. Про подвиги, про разведчиков — мало ли хороших пьес. А эти только и знают кривляться.

Генриетта рвётся с поводка и тихо скулит. Ей надоело сидеть на привязи. Наверное, она совсем не такой представляла себе свободу.

Максим гладит её по жёсткой спине. А вдруг девчонки ещё долго будут торчать там? Мало ли сколько им ещё захочется кричать про величество и высочество и про какую-то бедную девочку, провались она совсем.

«Вот ещё навязались на мою голову», — думает про них Максим. Он забыл в эту минуту, что не его это чердак, а их, девчонок. Там, наверное, тепло, сухо.

Они ещё некоторое время кричат про какие-то бальные платья и драгоценные камни, которые королева подарит своей дочери, если дочь будет хорошо учить уроки и не грубить маме.

Потом Максим услышал скрип лестницы. Первой спустилась Оля, Максим узнал её по светлой шапке с помпоном. За ней — Оксана, потом Людка и Лариса. У Ларисы в руке был фонарик.

Они гуськом проходят мимо Максима, не замечая ни его, ни гиену.

— Девочки! Не забудьте нашу клятву! — напоминает Оля.