|
Он вообще ужасно мил. Мышки внешне — обаяшки редкостные. Они меньше людей намного — Старший Мышь ростом с восьмилетку из нашего мира примерно, в свои двадцать, а это у них возраст уже не юный. На двух ногах только сидят, когда делают что-то руками — а так предпочитают бегать или ползать на четвереньках и невероятно ловко. Ладони и стопы у них крошечные, а головы крупные — и череп, вытянутый в нос. А ушные раковины громадные и подвижные. Зубы — ну совершенно как крысиные, и верхняя губа раздвоена. Волосы у них на голове, как у людей, а на туловище — поменьше, чем на голове; еще немного — на руках и на ногах, и между волосинками тоже попадаются вибриссы. И они носят одежду — у Старшего Мыша куртяшка такая была, вроде брезентовой, и что-то похожее на набедренную повязку. И ремень с ножнами — а нож враги у него отобрали и вообще забрали его вещи.
И еще у мышек есть хвосты. Совершенно крысиные, в чешуйках и редкой щетинке. Очень длинные и очень сильные. И выглядит это поразительно. Я некоторое время просто неприлично пялился на его хвост, но ему, похоже, польстило. Я его колол всякими необходимыми веществами, гладил между ушей и говорил что-то такое, что всегда раненым говорят. Ну вроде там: "Ничего, братишка, держись, сейчас пройдет", — в таком роде. Я же знал, что он смысла слов не поймет, но надеялся, что о цели моих действий догадается как-нибудь. И он догадался — не мешал, спокойно следил. Только когда начал засыпать — занервничал. Но у меня получилось его успокоить. И я его унес в звездолет — не так, в конце концов, было далеко, мышки легонькие, как дети, а оставаться с ним в тоннеле мне показалось опасно. Во-первых, я догадался, что мышки наблюдали за мной, когда я запускал ремонтные автоматы. А во-вторых, у него тут были враги. Я не знал, прав он или виноват. В чужом монастыре со своим уставом не разберешься. Может, на него грабители напали, а он тут уважаемая особа. Может, он последний подонок, а я жандармов спугнул. Я понятия не имел. На них было не написано. Но он же был живой, ребята. Он был один против троих. Ему было больно. А у меня была аптечка. Вот и все.
Пока я его нес, у меня все время было паршивое чувство, что меня ведут. Крысиный хвост. Мои шпионы в поле зрения не мелькали и близко не подходили, но я их все время ощущал. Мышки — существа очень тихие, но живые все-таки. Дышат, шуршат чуть-чуть. А слух у меня очень хороший, хотя эхо от шума автоматов сильно мешало разобраться в шорохах. Но я понимал, что за нами следят и что эти, следящие, мне вовсе не друзья. Может, те госслужащие или грабители, которых я спугнул. И замышляют что-то нехорошее. А у меня руки заняты раненым и фонарем. Так что я шел все быстрее и быстрее, в конце концов — почти бежал, и когда добрался до крыльев, жутко обрадовался. Дома, слава богу. Сейчас закроемся от всех посторонних и спокойно во всем разберемся. Я сгоряча забыл, что у меня в машине тоже экстремально сейчас. Вернее, не принял во внимание. Вошел внутрь, открыл каюту — а Эдит тут как тут. — Марсэлл, — говорит, тоном инспектора, — что это у вас? Я спустился к койке осторожненько и уложил своего раненого. Эдит его рассмотрела — и как завопит: — Крыса! Господи! Какая огромная крыса! Марсэлл, зачем вы сюда крысу приволокли? Вы с ума сошли?! Мыш дернулся, но не проснулся. Я при хорошем свете увидел много такого, чего в тоннеле не рассмотрел. Какой он грязный. Как он истощен чудовищно, кости кожу рвут, но при этом все, что осталось от тела — сплошные мускулы. И сколько на нем шрамов. На носу. Выше глаза. Уши рваные во многих местах. Существо для боя. Выживал тяжело, сразу видно. И я сказал Эдит: — Во-первых, не кричите, пожалуйста. Он ранен, ему поспать надо, чтобы восстановиться. |
