Я ступил на тонкую нейлоновую леску, следом за мной — Тисси. Поскольку леска была прозрачная и очень тонкая, а прожекторы умело настроены, снизу казалось, будто мы с Тисси бежим по воздуху. На середине пути я обвил леску кончиком хвоста и упал вниз. Люди вскрикнули. Но в следующее мгновение я уже раскачивался в воздухе на хвосте, словно меня держала невидимая рука.

Самое сложное в этом номере было то, что обратно на леску я мог забраться, только сильно раскачавшись. Тисси протянула мне в помощь свой хвост, я ухватился за него и, подтянувшись, влез на леску. Мы пробежали по ней обратно. Зал гремел от восторга. Мы спустились вниз по бамбуковому шесту, и маэстро Саламбо осторожно посадил нас в стеклянный ящик.

После нас выступал волшебник Кландестин. Он был одет во всё чёрное, на голове цилиндр. Он подбросил в воздух четыре металлических кольца, а когда поймал их, они уже были сцеплены в цепочку, и нельзя было обнаружить место, где их можно было бы продеть одно в другое.

Затем Кландестин достал свой волшебный кувшин. Из этого кувшина он наливал зрителям любой напиток по их желанию: чай, красное вино, морковный сок, ликёр «Гольдвассер», кофе, джин. Отставив кувшин в сторону, он достал из цилиндра белого кролика.

Наконец он одолжил сумочку у одной из зрительниц и спросил женщину, любит ли она мышей.

— Нет, — ответила она, — конечно же нет.

— Но тогда почему у вас в сумочке белая мышь? — И Кландестин вытащил оттуда Джека за хвост.

Публика хлопала и кричала «браво!».

Вильгельм сказал:

— Вот уж и впрямь маэстры, Кландештин да Джек.

17

Вот так проходили дни и недели. Мы колесили по Англии от одного городка к другому. Наступила осень, потом зима, весна и снова лето. Холодного времени года мы почти не заметили — так тепло было в нашем стеклянном ящике. Еды тоже было вдоволь, и кошек опасаться не приходилось, кроме как на ежевечернем представлении на арене.

Вильгельм говорил: «Вечерами-то живу со страхом в загривке. А ну как Лена не налопается, или что не по ней покажется — цапнет и всё тут, карачун мне придёт».

Да и мне самому становилось тем страшнее, чем чаще я исполнял трюк на верёвке. Я боялся, что однажды промахнусь хвостом. Высота была смертельная.

Иногда мы с Вильгельмом сидели в ящике и смотрели через стекло. Тогда Тисси спрашивала:

— Почему вы такие грустные?

— Глянь-ка наружу, — говорил Вильгельм, — дерева какие справные, кусты кучерявые, трава-мурава, да черна землица.

А я говорил:

— Знаешь, Тисси, лучше всего щели и ходы в жилом доме. А как вкусно там пахнет, когда на кухне картошка жарится или сыр в чулане лежит.

Тисси говорила:

— Опять по дому тоскуете, — и старалась нас развеселить.

Белые мыши никак не могли понять нашей грусти, ведь они в жизни ничего не видели, кроме этого стеклянного ящика.

Однажды мы услышали, что цирк отправляется из Англии в Исландию на корабле. Исландия — это большой остров, не так уж далеко от Северного полюса, и там есть большие ледники. Все мы жутко испугались. Только медведь Петц обрадовался.

— Отлично! — сказал он. — Исландия-то по-английски как звучит: <style name="2115pt">Айсленд!</style> Страна льда. Снег и лёд. Прекрасно! Может, там и большие леса есть.

Теперь, разъезжая по манежу на самокате, он всегда бормотал: «Исландия, Исландия».