— Она родственница тебе, названная, даже не знаю как теперь быть, — дед оставался в плохом настроении, — да и дети ее, Кукша, Смеяна, Влас, как они к тебе отнесутся?

— Буревой, родственница она мне не кровная, это не препятствие, сам знаешь, — дед кивнул, — а детям я отцом уже не буду. Отчимом да спутником добрым Зоряне, да. А отец их Первуша так и останется, на всю жизнь. Не по своей воле он покинул семью, но жизнь то продолжается…

— Жизнь продолжается, — дед повторил за мной, — это верно. Я не то, чтобы против. Просто как теперь мы жить-то вместе будем? У тебя своя семья появится, ты ей время уделять будешь больше. Остальных забросишь… Они тебя все любят, как родного. А тут такое… Да и Кукша Первушу очень любил, как он отнесется неизвестно…

— Вы все для меня — родные, и это не изменится. И отношение мое к другим девушкам и детям не поменяется. То тебе мое слово. А чтобы недомолвок не было, да обид разных, давай я с Кукшей поговорю. А потом, если он как старший мужик в Первушиной семье добро даст, свадьбу сыграем, да и со всеми обговорим изменения в нашем роду.

— Ну разве что так, — лицо деда чуть просветлело, — давай тогда, решай дела с Кукшей, потом еще поговорим. По результату.

С Кукшей мы вышли на лыжах через два дня. С собой никого не брали, вдвоем. Только дед нас провожал взглядом, да Зоряна обеспокоенно посмотрела вслед. На лыжах дошли до Перунова поля, к могиле его отца.

— Кукша, — начал я, — ты уже муж взрослый, видел в жизни разное. И плохое, — я лыжной палкой указал на надгробие, — и хорошее.

Пацан подобрался весь, сосредоточился, и кивнул. Он молчал, слушал что я дальше скажу.

— Сам знаешь, в нашем мире одному трудно. Всегда хочется, чтобы рядом человек был, — я с трудом находил слова, ситуация для меня была очень непривычная, — человек, о котором заботиться хочется, тепло свое дарить, да защищать. Ты уже взрослый, жених считай. Сам это понимаешь.

Кукша опять кивнул.

— И не мы выбираем, кто тем человеком будет, а жизнь сама решает. И не в силах мы на тот выбор повлиять.

Кукша стоял, смотрел на надгробие. Кажется, до него начало доходить к чему я веду.

— Мы с мамой твоей полюбили друг друга, — я решил не тянуть вола за известное место, — так жизнь распорядилась. И не в силах мы на это повлиять, как бы не старались.

Кукша скривился, но молчал. Что-то про себя думал.

— Ты взрослый уже, мужик, вот я и хочу твоего дозволения спросить. Как ты скажешь, так мы с ней и сделаем. Разрешишь — свадьбу сыграем. Запретишь — станем и дальше жить порознь. Жить, да мучиться…

Кукша стоял молча. Легкий ветерок поднимал поземку по полю. Идол Перуна стоял со снежной шапкой на голове.

— Ты мне вместо отца теперь будешь? — спросил Кукша после долгого раздумья.

— Нет, вместо отца мне тебе не стать, да и не хочу я того. Первуша твой отец. И им навсегда останется. Он тебя вырастил, он тебя на ноги поставил, он за вас жизнью своей пожертвовал. Ему за это низкий поклон, да вечная моя благодарность.