Тем временем Анхен с печальной нежностью взирала в очи Петра:

— Мой ангел, последний вечер с тобой! Ежечасно я буду лить слёзы горькие о тебе…

— Что делать, мое сердце? Дела государственной важности нас разлучают. Завтра ранним утром отправлюсь в путь долгий, многомесячный. Жажду Россию сделать могучей. Последний час зрю тебя, любимая Анхен…

Коварная измена

Не ведал того Пётр, что судьба уже вмешалась в его планы. К нему до неприличия стремительно приближались Лефорт и Меньшиков. Зашептали в уши:

— Дела серьёзные, заговор!

— Что? — Пётр округлил глаза. — Вы в своем уме? Оркестр громко заиграл контрданс. Дамы зашуршали фижмами, кавалеры повели их в круг. Меньшиков продолжал:

— Стременного полка стрельцы с изветом, в прихожей ждут. Говорят: «Дело самой срочной важности!»

— Кто доносчики?

— Пятисотный Ларион Елизарьев и приятель его Силин Григорий, который пятидесятый начальник. Рекут: облагодетельствованные тобой полковник Ванька Цыклер и окольничий Лешка Соковнин умыслили, батюшка, тебя умертвить.

Пётр резко поднялся, со стола посыпалась посуда.

— Сам выйду к изветчикам, хочу их слушать!

Полковник Цыклер мужчиной был видным: осанистый, мясистый, с шевелюрой курчавящихся волос, на которых парик держаться не мог, с красивыми воловьими глазами. На женщин Цыклер производил неотразимое впечатление, подчиненных вгонял в пот и страх его рыкающий нутряной бас и строгий взгляд из-под насупленных бровей.

Во время московской смуты, когда Государь бежал со своей матушкой Натальей Кирилловной в Троицкую лавру, именно Цыклер стал грудью за царя — первым привел туда свой стрелецкий полк, разметавший мятежников.

После проявления смуты честолюбивый Цыклер ждал милостей великих. Государь возложил на него службу важную — строительство крепостей на Азовском море. Власть обладает странной особенностью: сколь много её ни получи, обязательно хочется большего. Примеров тому, самых неотдаленных, видим мы множество.

Чванливое величие Цыклера было оскорблено. Да тут ещё Пётр задумал двоих его сыновей отправить в Голландию — учиться корабельному делу. Скучно сие было Цыклеру, вот он и затаил злобу лютую. А главное — много о себе мечтал, жаждал государством | распоряжаться.

Вскоре единомышленник объявился — Алексей Соковнин, родной братец упрямых раскольниц княгини Евдокии Урусовой и боярыни Морозовой. Как писал лет сто пятьдесят назад знаменитый историк «Соковнин принадлежал к числу тех ожесточенных изуверов, которые с неукротимой злобою смотрели на чудные, непостижимые для их слабого ума дела Петровы».

Началось с того, что Пётр вызвал Цыклера в Москву по важным делам. Пришел срок возвращаться на место службы, но полковник не спешил. Сидя в своих роскошных палатах в Сокольниках, Цыклер упился изрядно вином и оттого получил в организме прилив отчаянной храбрости. Он толковал дружку своему, Соковнину:

— Лёш, приезжаю я в Таганрог, а меня казаки словно отца родного встречают. Сам разумеешь, казаки к вольностям привыкли, им царские принуждения — что ярмо бычье на выю. Сошёлся я с верхушкой ихней, они мне прямо рекут: дескать, кот этот глазастый, Петрушка проклятый, ударился в ересь, | немцам с пьяных глаз продался, волю нашу и веру християнскую губит, аспид хищный. Лёш, меня то казаки знают, каков я в деле, зело уважают. Так мне в глаза и режут: «Коли Петрушке голову б сшибить, так никого, окромя тебя, полковник, на троне видеть не желаем».