Или умирают. Мне всегда было жалко людских женщин. Мужчин — никогда, а женщин…
— Почему же так… не понимаю. Лита умная женщина, она разбирается в травах, умеет лечить, у нее мог бы быть достойный муж. Из людских женщин я видел деревенских жительниц, которые вряд ли могли сосчитать до десяти, гарнизонных жен, о которых мне сказать и вовсе нечего, при виде меня они либо шарахались в сторону и крестились, либо смотрели с любопытством, как на диковинного зверя.
— Лита — красивая девушка, чистая душой и телом, привлекательная, — Риан улыбнулся лукаво. — Сразу видно ты ей понравился. Обычно она не слишком склонна к смущению.
— Я? Нет, не может быть! — Гилд засмеялся, чуть не выронив свой край мешка, таким нелепым показалось ему предположение друга. — Когда-то, в юности, живя среди своих, я мог разговаривать, общаться с девушками, ты же знаешь, у нас это не так. А здесь… словом, я давно уже понял, что может быть в этой жизни, а чего не может никогда.
Они остановились передохнуть и вдруг вспугнутые недавним разговором мысли Риана белокрылыми птицами унеслись в глубины памяти, воскрешая события давно минувших веков. Иссяк поток боли, заросла высокими травами воспоминаний тропа к берегу скорби, и только горечь осталась на горячих от нестынущих поцелуев губах.
Из глаз Риана на Гилда глядели серо-зеленые глаза, не юной девы, но женщины в расцвете лет, умной и щедрой на любовь и преданность. Лорилин словно поселилась в альве, сдержав таки свое слово, данное как-то в жарких объятиях, не оставлять любимого никогда, невзирая на свой короткий человечий век.
— Когда мы встретились, она была уже не девчонка, завидная невеста, отец ее подумывал о женихе, а тут я возьми да и появись… Знаешь, Гилд, я помню каждый миг, который мы провели вместе. Храню как самую великую ценность, рядом с памятью о детстве, о матери и отце. Эдакая горстка жемчужин где-то в глубине сердца. Зимой иногда сидел и как старый скряга перебирал их, и становилось теплее.
— А что дальше было?
— Да все как-то само собой вышло. Лорилин не робкая была, так отцу и сказала, что замуж ни за кого не пойдет, потому, как меня выбрала. Мать её рыдала, как по мертвой, по ней. Мне король мой прямо сказал, что совершаю большую ошибку, пуская в сердце человеческую женщину, что не будет у меня ничего, кроме тоски и муки, и годы нашей любви обернутся веками одиночества.
— А ты?
— А я? Я подумал, что значит, судьба моя такая. И лучше единственный лоа, но в настоящей истинной любви, чем тысячу лоа со звенящей пустотой в душе.
— И кто оказался прав?
— Не знаю. Король мой давно в Чертогах Ожидания, а я как был, так при своем убеждении и остался. Лорилин все равно со мной осталась.
— Думаю, ты оказался прав. — Медленно проговорил Гилд. — Хотя, не знаю, что выбрал бы я сам. Поняв, что не встречу любовь, я вдруг осознал, что может, оно и лучше, по крайней мере, мне нечего будет терять. Я бы, наверно, не вынес потери, ушел бы следом…
— Я едва не сделал этого, — вымолвил Риан, — но вначале хотел отомстить, а потом… словом я понял, она все равно со мной.
— Да, в конце концов, тот, кто дорог всегда остается с нами, будь то день, море, друг или любовь. Живя один, я порой думал, что это плохо, может, лучше уйти жить в селение, чтобы не одичать. Но быть среди людей я не смог, в лесу мне было лучше, я не мешал никому, мне не от кого было скрываться и не перед кем оправдываться. Я мог оставаться самим собой и жил, как мог. Это моя судьба. Мне очень хотелось, чтобы рядом была любовь, казалось, тогда все изменится, но это была лишь мечта, образ того странного мира, который мы сами создаем для себя. |