– Да благослови их Бог! – сонным голосом сказала миссис Джим.

Раньше чем побледнели звезды, Скотт, спавший в пустой повозке, проснулся и молча принялся за дело: будить Феза Уллу и переводчика так рано ему было жаль. Так как он опустил голову до самой земли, то не слышал, как подошла Вилльям, пока она не наклонилась над ним с чашкой чая и куском поджаренного хлеба с маслом в руках. Она была в старой амазонке темного цвета; глаза ее еще были сонными. На земле, на одеяле барахтался маленький ребенок, другой заглядывал через плечо Скотта.

– Эй, маленький буян, – сказал Скотт, – как, черт возьми, рассчитываешь ты получить свою порцию, если не успокоишься?

Свежая белая рука удержала ребенка, который задохнулся было, когда молоко полилось ему в рот.

– Доброго утра, – сказал доильщик. – Вы не можете себе представить, как извиваются эти малые.

– О, могу, – она говорила шепотом, потому что все вокруг спало. – Только я пою их с ложки или через тряпки… Ваши толще моих… И вы делали это день за днем, по два раза в день? – Голос ее был еле слышен.

– Да, это было глупое положение. Ну теперь попробуйте, – сказал он, уступая место девушке. – Смотрите! Коза не корова.

Коза протестовала против любительницы, и произошла борьба, во время которой Скотт подхватил ребенка. Пришлось делать все снова, и Скотт тихо и весело смеялся. Однако ей удалось накормить двух детей и еще третьего.

– Ну разве маленькие не хорошо берут! – сказал Скотт. – Я научил их.

Оба были очень заняты и увлечены, как вдруг совершенно рассвело, и, прежде чем они успели опомниться, лагерь проснулся, а они оказались стоящими на коленях среди коз и покрасневшими до ушей. Но даже если бы весь мир вынырнул из тьмы, он мог слушать и видеть все, что происходило между ними.

– О, – неуверенно сказала Вилльям, хватая чай и хлеб. – Я приготовила это для вас. Теперь все холодное, как лед. Я думала, что, может быть, вы не найдете ничего готового так рано. Лучше не пейте. Это холодно, как лед.

– Это мило с вашей стороны. Все хорошо. Я оставлю моих ребят и коз у вас и миссис Джим, и, конечно, всякий в лагере покажет вам, как надо доить.

– Конечно, – сказала Вилльям; она становилась все розовее и розовее, все величественнее и величественнее по мере того, как шла к своей палатке, энергично обмахиваясь блюдечком.

В лагере раздались пронзительные, жалобные крики, когда старшие из детей увидели, что их нянька отправляется без них. Фез Улла снизошел до шуток с полицейскими. Скотт побагровел от стыда, когда услышал громкий хохот Хаукинса, сидевшего на лошади.

Один ребенок вырвался от миссис Джим, побежал, словно кролик, и ухватился за сапог Скотта. Вилльям шла за ним легкими, быстрыми шагами.

– Не пойду, не пойду! – кричал ребенок, обвивая ногами ногу Скотта. – Меня убьют здесь. Я не знаю этих людей.

– Говорю тебе, – сказал Скотт на ломаном тамильском наречии. – Говорю, что она не сделает тебе ничего дурного. Пойди с ней и ешь хорошенько.

– Идем! – сказала Вилльям, задыхаясь и бросая сердитый взгляд на Скотта, который стоял беспомощно, словно подстреленный.

– Уйдите, – сказал Скотт, обращаясь к Вилльям. – Я пришлю мальчугана через минуту.