– Да, – говорил Фез Улла, – если бы сахиб считал это нужным, можно было бы давать немного молока детям, но, как известно сахибу, дети дешевы, – и со своей стороны, Фез Улла полагал, что правительством не сделано распоряжений насчет детей. Скотт энергично поговорил с Фезом Уллой и обоими полицейскими и приказал им ловить коз, где только найдут их. Это сделали с большим удовольствием, так как все-таки это было развлечение, и согнали много бездомных коз. Раз накормленные, бедные животные охотно следовали за повозками, и несколько дней хорошей пищи – пищи, от недостатка которой умирали человеческие существа – возвратили им молоко.

– Но я не козий пастух, – сказал Фез Улла. – Это несовместимо с моей честью.

– Когда мы снова перейдем реку Биас, мы будем говорить о чести, – ответил Скотт. – До этого дня ты и полицейские, если я прикажу, будете метельщиками в лагере.

– Ну, так вот как это делается, – проворчал Фез Улла, – если уж желает сахиб, – и он показал, как следует доить козу, а Скотт стоял над ним.

– Ну, теперь мы покормим их, – сказал Скотт, – будем кормить три раза в день. Он наклонился над молоком, и судорога свела его лицо.

Если вам придется поддерживать непрерывную связь между беспокойной матерью козлят и находящимся при смерти ребенком, вся ваша нервная система может пострадать. Но дети были накормлены. Утром в полдень и вечером Скотт торжественно вынимал их одного за другим из их гнезда, устроенного из тростниковых рогожек под чехлами повозок. Всегда бывало много таких, которые умели только дышать, и молоко вливали в их беззубые рты капля за каплей с остановками, потому что они давились. Каждое утро кормили и коз, а так как они разбрелись бы без вожака, а туземцы были все наемные, Скотт вынужден был отказаться от верховой езды и медленно идти во главе своих стад, приноравливая шаги к их ходу. Все это было достаточно нелепо, и он сильно страдал от этой нелепости, но, по крайней мере, он спасал жизнь детям, а когда женщины увидели, что дети их не умирают, они стали понемногу есть незнакомую пищу и тащились за повозками, благословляя хозяина коз.

– Дайте женщинам какую-нибудь цель, ради которой им стоит жить, – говорил Скотт, чихая от пыли, поднимаемой сотней маленьких ног, – и они привяжутся к ней душой. Ну, моя выдумка побивает сгущенное молоко Вилльям. Я всю жизнь буду помнить это.

Очень медленно он добрался до цели своего путешествия, узнал, что из Бурмы пришло судно с рисом и что для запасов есть пригодные склады, нашел переутомленного англичанина – заведующего складом и, нагрузив повозки, отправился назад по пройденному пути. Нескольких детей и половину коз он оставил на питательном пункте. Англичанин был не особенно благодарен ему за это, так как у него было и без того слишком много детей, с которыми он не знал, что делать. У Скотта спина болела так, что он горбился, но он продолжал путь, отдавая приказания; к другим обязанностям прибавилась еще раздача риса. У него увеличилось еще число детей и коз, но теперь некоторые из детей были одеты в лохмотья, а на головах или шеях у них красовались бусы.

– Это значит, – сказал переводчик, как будто Скотт сам не понимал, в чем дело, – что их матери надеются при удобном случае официально получить их назад.

– Чем скорее, тем лучше, – сказал Скотт, но в то же время он с гордостью владельца любовался, как какой-нибудь малыш понемногу отъедался и полнел.