|
На другой день похорон немножко она оправилась, даже поговорила с Аграфеной Петровной о том, что надо ей делать теперь. Дарья Сергевна пришла, и с ней пошли такие же разговоры. С общего согласья стали на том, чтобы все дела предоставить Патапу Максимычу и из его воли не выступать — что ни скажет, исполнять беспрекословно. Позвала Аграфена Петровна Патапа Максимыча. — Будьте вы и мне родным отцом... в моем сиротстве... как были вы Груне,— с низким поклоном чуть не до земли отчаянным голосом сказала вся в слезах Дуня, обращаясь к Патапу Максимычу.— Войдите в трудное мое положение! Бог не оставит вас за то своими милостями. Сжальтесь, смилуйтесь надо мной, отец мой второй! — Ну вот на старости лет еще дочку господь даровал.— Все дочки да дочки! — обнимая Дуню, сказал, улыбаясь, до слез растроганный Чапурин.— Ин быть по—твоему. Здравствуй, дочка богоданная! Смотри ж у меня, нового отца слушаться, а он постарается, чтоб у тебя было все цело и сохранно. И в обиду не дам тебя никому. И трижды со щеки на щеку поцеловал новую дочку. — Вот как, по моему рассужденью, надо бы тебе поступить,— сказал Патап Максимыч, садясь на диван возле Дуни,— что ни осталось после Марка Данилыча, в наличные деньги обратить, а заведения и промысла продать хоть и с убытком, а потом и жить на проценты с капитала, какой выручим. Как думаешь? — Вы лучше меня знаете, я ничего в этих делах не понимаю. Делайте, как надо по—вашему, а я наперед на все согласна,— промолвила Дуня. Патап Максимыч подробно рассказал ей предположения свои насчет Никифора и Чубалова. Дуня во всем согласилась с ним. — А пройдут шесть недель, тогда не переехать ли тебе с Дарьей Сергевной к нам в Осиповку? И у Груни поживешь,— сказал Патап Максимыч.— На людях все—таки меньше тоски. — А дом—от как же покинуть? Его на чьи руки оставить? Сколько ведь в нем имущества! — возразила Дарья Сергевна. — Надо хорошенько будет попросить Герасима Силыча,— сказал Патап Максимыч.— Он за всем присмотрит. Да вот еще что думаю — для чего вам оставаться в здешнем городе, не лучше ль в ином месте устроиться домком? Из близких у вас здесь ведь нет никого. Ни единого человека нет, кого бы можно было пожалеть, с кем бы прощаться было тяжело. — Ах, батюшка Патап Максимыч,— возразила Дарья Сергевна.— А могилки—то родительские как же, останутся? — На помины можно ездить сюда,— молвил Патап Максимыч. — Конечно, можно,— сказала Дарья Сергевна.— Да с домом—то как же расстаться? Дунюшка родилась ведь в нем, в нем и выросла, и радости в нем видела, и горя пришлось дождаться... Тяжело ей будет, Патап Максимыч, с родительским домком расставаться, ой как тяжело. — Что скажешь на это, Дуня?— спросил Чапурин. — Что мне дом?— грустно она отвечала.— Что теперь мне в нем дорогого? Не глядела бы ни на что. Одна отрада была, одно утешенье — тятенька голубчик, а вот и его не стало... Одна на свете осталась безродная. И залилась слезами. |
