|
.. Одна на свете осталась безродная. И залилась слезами. — Конечно,— сказала Аграфена Петровна, обращаясь к Дуне,— конечно, ты здесь одна с Дарьей Сергевной пропадешь с тоски, а за Волгой будешь не одна. Бог даст, твое горе мы и размыкаем. Вы уж не противьтесь, Дарья Сергевна, право, и самим вам отраднее будет у нас, чем здесь, в опустелом доме. — По мне, что ж? Я здесь, так здесь, за Волгой, так за Волгой,— не совсем довольным голосом ответила Дарья Сергевна.— Жить мне недолго, а где в сыру землю ни зароют — все равно. Поверх земли не оставят же. — Так как же, Дуня? Решай,— сказала Аграфена Петровна. — У меня теперь новый тятенька,— потупив глаза, тихо промолвила Дуня.— Как прикажет, так и сделаю; из его воли не выступлю. — Ну вот и прекрасно, вот мы и устроим, как только можно лучше,— целуя Дуню, припавшую головкой к его плечу, сказал глубоко тронутый Патап Максимыч. — С домом—то как же? — всхлипывая от подступивших слез и печально повесивши голову, спросила Дарья Сергевна. — Выищется покупатель, продадим, хоть и убытка придется принять, не то отдадим внаймы — это уж нам Герасим Силыч устроит,— сказал Патап Максимыч. Потом еще довольно потолковали о распоряжениях, какие надо сделать. Дуня казалась спокойнее прежнего. Заметивши это, Чапурин сказал: — Теперь бы надо сундук вскрыть, а то толкуем мы, толкуем, а все равно в потемках бродим. Надо узнать, сколько наличного капитала, сколько векселей, опять же там и счета, покойник—от сам ведь их вел, своей рукой писал. А может статься, найдется и последняя его воля. — Вскрывайте,— сказала Дуня, подавая ключи Патапу Максимычу. — Нет,— сказал он, не принимая ключей.— Хоша ты мне и дочка теперь, а без твоей бытности все—таки сундука пальцем не трону. Пойдем туда, ежель есть силы — дело будет недолгое. Дуня встала, повинуясь приказу "нового тятеньки". — Пойдемте, Дарья Сергевна, а ты, Груня, сыщи Герасима Силыча да вместе с ним и приходи,— сказал Патап Максимыч. Все сошлись в бывшей спальне Марка Данилыча. Патап Максимыч своими руками отпер железный сундук. На столе, поставленном возле, стал он раскладывать найденные бумаги — в одну сторону откладывать тучные пачки серий, ломбардные билеты, наличные деньги; по другую векселя и сохранные расписки, в третью сторону клал купчие крепости и закладные разных людей. Особо клал Патап Максимыч счета и торговые книги, особо контракты и условия. Завещания не нашлось. Выбравши все из сундука, Патап Максимыч стал считать, а Чубалов на счетах класть. В сериях, в наличных деньгах и векселях до восьмисот тысяч рублей нашлось, да домов, лесных дач, барж и промысловых заведений тысяч на четыреста выходило, так что всего за миллион перевалило. Разбирая расписки, Чапурин взял одну из них и, оглядев, подал ее Чубалову и примолвил: — Что за тарабарщина? — По—татарски,— сказал Герасим Силыч.— Да вот и перевод, и маклера подпись, и печать казенная. |
