|
— Захаровна, у тебя, что ли, ключи от каменной палатки? — У меня,— сказала Аксинья Захаровна.— А что? — Что там лежит у тебя? — спросил Чапурин. — Прежде приданое дочерей лежало, а теперь нет ничего,— ответила Аксинья Захаровна.— Хлам всякий навален — старые хомуты, гнилые кожи. — Подай—ка мне ключи,— сказал Патап Максимыч. По приказу Аксиньи Захаровны Параша вынула ключи и подала их отцу. — Авдотьи Марковны сундуки хочу там поставить. Груня говорит, что в них добра тысяч на сотню,— сказал Чапурин. — По—моему, больше,— заметила Дарья Сергевна. — Ну вот, видите! Груня поставила сундуки в кладовой, да ведь строенье у кума Ивана Григорьича тесное, случись грех — малости не вытащишь. Потому и решил я сундуки—то сюда перевезти да в палатке их поставить. Не в пример сохраннее будут,— сказал Патап Максимыч. — Конечно, сохраннее,— примолвила Аксинья Захаровна.— Это ты хорошо вздумал, Максимыч. — Сама—то скоро ли Дунюшка приедет? — спросила Дарья Сергевна. — Этого не знаю,— отвечал Патап Максимыч.— Покамест у Груни остается, а потом вместе с ней в город поедет, к Колышкиным. И не раз еще придется ей до Рождества съездить туда. — Зачем же ей так разъезжать? — спросила Дарья Сергевна. — Да самого—то главного я ведь еще и не сказал,— молвил Патап Максимыч.— Замуж выходит Авдотья—то Марковна. После филипповок свадьба. Все удивились, особенно Дарья Сергевна. Аксинья Захаровна перекрестилась и пожелала счастья Дуне, Прасковья Патаповна по обычаю равнодушно поковыряла в носу, а Василий Борисыч вздохнул и чуть слышно промолвил: — Ох, искушение! "Так вот оно какое вышло положение—то! — думал он сам про себя. — Тогда на Китеже, как впервые ее увидал я, светолепна была — очи голубые, власы — янтарные волны, уста — червленные ленты, ланиты — розовый шипок. Не то что моя колода Парашка. А в Комарове какова была! Ангелам подобна!.. Но вертоград для меня заключен, источник радостей запечатлен. Миллион, опричь приданого во сто тысяч!.. То—то бы зажили... Бог суди Фленушку с Самоквасовым да с Сенькой саратовцем — окрутили, проклятые, меня, бедного — валандайся теперь век свой с этой дурищей Парашкой". Больше и больше зло разбирало бывшего посла рогожского. Всех клял, всем просил помсты у бога, кроме себя одного. — За кого ж это выходит Дунюшка? — чуть слышно спросила у Патапа Максимыча Дарья Сергевна.— Неужто она в лесах могла найти судьбу свою? — Жених не лесной, а из города Казани. Теперь он с большим наследственным капиталом в Нижнем поселился. Да вы его знаете, у Колышкиных каждый божий день бывал, как мы у них останавливались... Петр Степаныч Самоквасов,— сказал Патап Максимыч.— Груня, кажись, и сосватала их. — Не пара, не пара,— со слезами на глазах промолвила Дарья Сергевна. |
