— Верно.

— Увидимся через пару часов.

— Надя...

— Ну что?

— Ты и правда смелая. — Я уставилась на него. — Честное слово.

Я смотрела на него.

— Ты хочешь сказать, смелая, как Зоя и Дженни?

Он не ответил.

Они вечно осторожничали, всего боялись. Переживали за меня каждый раз, когда я уходила гулять вечером, в холодные ночи клали мне в постель бутылку с горячей водой, кутали в морозы, точили мне карандаши к началу учебного года. Эта забота сводила меня с ума: они вникали во все детали моей жизни. Но теперь, вспоминая об этом, я ощутила приступ ностальгии. Меня потянуло домой.

Я решила, что обо всем расскажу после обеда. Мы перешли в гостиную и неторопливо пили кофе с мятными конфетами. На улице стояла машина, за рулем сидел Камерон. Я прокашлялась.

— Мне надо кое-что сказать вам, — начала я.

— Что? — Мама уже смотрела на меня выжидательно, настороженно.

— Я... есть человек, который... — Я остановилась, заметив, что мама зарумянилась. Она решила, что у меня наконец-то дело идет к свадьбе. Макса она не воспринимала всерьез. У меня вдруг кончились слова. — Нет, все это пустяки.

— Ты говори, говори. Мы хотим послушать — правда, Тони?

— Потом. — Я вскочила. — Сначала пусть папа покажет мке, что творится в саду.

На дереве зрели сливы. Отец выращивал фасоль, латук и картошку. Он показал мне помидоры в парнике и набрал с собой целое ведерко мелких красных шариков.

— Мама закатала для тебя несколько банок клубничного джема, — сообщил он.

Я взяла отца за руку.

— Папа, — начала я, — папа, мы иногда ссорились, — из-за уроков, курения, выпивки, косметики, прогулок допоздна, политики, наркотиков, парней, их отсутствия, работы и так далее, — но ты всегда был хорошим отцом.

Он смущенно поцокал языком и потрепал меня по плечу.

— Наверное, мама уже волнуется.

Мы попрощались в прихожей. Обнять родителей я не смогла: руки были заняты помидорами и джемом. Я прижалась щекой к маминой щеке и вдохнула родной запах ванили, пудры, мыла и нафталина. Запах моего детства.

— До свидания, — сказала я, и они дружно замахали руками. — До свидания.

Всего на миг я позволила себе подумать, что вижу их в последний раз. Нет, вряд ли: твердо зная, что расстаешься навсегда, не выйдешь из дома, не сядешь в машину и не будешь улыбаться как ни в чем не бывало.

И села на край кровати, опустив руки на колени. Закрыла глаза, потом открыла их. Прислушалась к своему дыханию. Я ждала, время тянулось, а странное чувство не проходило.

Потом зазвенел телефон — как будто у меня в голове. Я протянула руку и взяла трубку.

— Надя! — Голос Морриса звучал торопливо и хрипло.

— Что?

— Это я, Моррис. Молчи и слушай: я кое-что знаю. По телефону нельзя. Надо встретиться.

У меня в животе вновь начал разрастаться страх, гигантская опухоль ужаса.

— В чем дело?

— Приезжай ко мне, только скорее. Ты должна это видеть. Ты одна?

— Да. У дома в машине сидит Стадлер.

Я услышала, как Моррис с присвистом втянул ртом воздух. Потом заговорил снова, очень спокойно и медленно:

— Попробуй удрать от него, Надя. Я жду тебя.

Я положила трубку и поднялась, покачиваясь. Значит, все-таки Камерон. Страх отступил, я стала сильной, пружинистой, мыслила четко и ясно. Вот и все. Ожидание кончилось, а вместе с ним — горе и страх. Я готова, пора действовать.

— Схожу куплю что-нибудь на ужин, — сказала я.