Что она знала о сантиметровом раскрытии или времени схваток? Некому было сказать ей: «Когда схватки будут идти с интервалом в пять минут, делай то то» или «Когда отойдут воды, делай то то».

Приседай. Дыши. Тужься. Кричи.

Это вообще чудо, что ребенок родился живым.

Три дня она прижимала его к груди, кормила, заставляла срыгивать, вытирала его мочу и какашки рваными кусками простыни, которую стирала в раковине.

Она не дала ребенку имя. Она не могла заставить себя сделать это. Она не могла его полюбить. Он принадлежал Пайку. Не ей.

А потом появился Пайк. Ханна никогда не забудет его выражение лица, когда он увидел крошечного младенца у нее на руках, эту улыбку, его глаза смотрели ровно и холодно.

Она сказала.

– Пайк убил моего ребенка.

Глава 48

Ханна

День двенадцатый

Снова появилась знакомая боль в средней части спины, давящая вниз и наружу через таз. Боль растягивала и расширяла ее, неустанно и настойчиво, требуя, чтобы все остальное – ее тело – отступило назад и освободило место.

Освободило место для новой жизни.

Мысленно Ханна встретила боль сжимая кулаки. Ей казалось, что она борется с собственным телом. Борется с собой. Она не готова. Не хотела этого.

Схватки ослабли, Ханна резко вдохнула и открыла глаза. Уставилась на огонь, боясь взглянуть на Лиама. Боясь увидеть разочарование в его глазах.

– Ты ни в чем не виновата, – хрипло проговорил Лиам. – Ты ничего не могла сделать.

Но он не знал, насколько холодным было ее сердце. Он не знал, что даже когда умоляла спасти жизнь ребенка, она не чувствовала к нему ничего, ничего, кроме пустоты, которая тянула ее в темноту, такую кромешную тьму.

– Я не любила его. Не смогла полюбить.

Лиам наклонился вперед и взял ее за руку. Ее больную руку. Уродливую, неправильной формы. Он не отшатнулся. Он держал ее между своими грубыми и мозолистыми ладонями.

Слезы наворачивались на глаза и текли по щекам.

Она никогда не плакала по нему. Она не умела плакать по нему.

Ханна позволила своему ребенку умереть. Она не боролась достаточно сильно, не поднялась с окровавленного матраса и не бросилась на монстра, не пожертвовала собой, даже зная, что они оба умрут.

Стыд проник глубоко в ее кости и засел там, как боль. Следовало попытаться. Кем она была, что даже не попыталась? Она лежала там, онемев от ужаса, навсегда застряв в этом моменте, как муха, заключенная в янтарь. Что она за мать?

С ее губ сорвался тихий всхлип.

– Ты не могла остановить это, – сказал Лиам, словно прочитав ее мысли. – Ты просто выживала.

– Что, если я не смогу полюбить этого? Что если…?

– Нужно решать по одной проблеме за раз. – Лиам нежно сжал ее больную руку. – Мы разберемся с этим, когда родится ребенок.

Он сказал «мы». Он был здесь. В этот раз все по другому. Она не одна.

Головная боль обрушилась на нее с новой силой. Казалось, будто топор раскалывает ее череп на части.

А потом боль пронзила ее – огромная, всепоглощающая – и мысли разбежались, уносясь от нее красными волнами.

Схватка началась где то в спине и двигалась слой за слоем к самой глубине таза. Она вырывалась наружу, распространяясь, расширяясь, проникая в живот, грудь, бедра, позвоночник, словно желая выжать его прямо из кожи.

Качество боли изменилось. Более интенсивная. Более интимная.

Казалось, что ее самые глубинные части тела разрываются на куски – ее кости, ее плоть – раздвигаются, чтобы выпустить что то новое.

Ханна рычала и стонала, страстно желая, чтобы боль утихла, но она не утихала. Болел живот, таз, пульсировала голова. Темнота висела в уголках ее зрения.

«Преэклампсия», – смутно подумала она.