– Маменькин сыночек хочет ещё пивка? – спросил Бегби.

– И они ещё поют! Они ещё поют, ублюдки проклятые! – в бар вошла Картошкина мама.

– Мне очень жаль Денни, миссис Мёрфи… – начал я.

– Ему жаль! Я покажу тебе «жаль»! Из‑за тебя и этого чёртова кодла мой Денни теперь сидит в тюрьме!

– Ну, ну, Коллин, голубушка. Я знаю, что вы расстроены, но так нечестно, – вмешалась матушка.

– Я покажу тебе «нечестно», блядь! Это он! – она злобно показала на меня. – Это он подговорил моего Денни. Стоял себе там и паясничал в суде. Он и вон та чёртова парочка, – к моему счастью, её гнев распространился на Дохлого и Попрошайку.

Дохлый ничего не сказал, а только медленно выпрямился на стуле с выражением лица «меня‑ещё‑никогда‑в‑жизни‑так‑не‑оскорбляли» и печально, снисходительно покачал головой.

– Да ты охуела! – свирепо рявкнул Бегби. Для этого чувака не существовало «священных коров», даже если это была старушка из Лейта, сына которой только что посадили. – Я ни имею никакого отношения к этому дерьму, я говорил Рентсу и Кар… Марку и Денни, на хрена вы это делаете? Дох… Саймон не колется уже несколько месяцев, – Бегби встал, заводясь от собственного возмущения. Он лупил себя кулаком в грудь только для того, чтоб не ударить миссис Мёрфи, и орал ей прямо в лицо: – Я ЕГО, НА ХУЙ, ОТГОВАРИВАЛ!

Миссис Мёрфи развернулась и выбежала из бара. Я видел её лицо: на нём было написано полное поражение. У неё не только забрали сына, но ещё и прилюдно очернили его. Мне было жалко эту женщину, и я ненавидел Франко.

– Она в прачечной работает, – прокомментировала матушка и с сожалением добавила, – но я её понимаю. Сына посадили в тюрьму, – она посмотрела на меня, качая головой. – Конечно, с детьми хлопотно, но без них тоже не жизнь. Кстати, как твой малыш, Фрэнк? – повернулась она к Бегби.

Я с содроганием подумал о том, как легко люди вроде моей мамы ведутся на таких психов, как Франко.

– Классно, миссис Рентон. Подрос чуток, бля.

– Зови меня Кейти. Какая я тебе миссис Рентон? Когда меня так называют, я чувствую себя старухой!

– Ты и есть старуха, – огрызнулся я. Она не обратила на это никакого внимания, и никто не засмеялся, даже Билли. А Бегби с Дохлым посмотрели на меня так же неодобрительно, как смотрят дядья на дерзкого племяша, которого они не могут наказать. Я автоматически перешёл в тот же разряд, что и Бегбин бэбик.

– Вот пострелёнок, правда, Фрэнк? – спросила матушка у своего коллеги‑родителя.

– Ага, совершенно верно. Я так и сказал Джу, говорю, если родишь девочку, можешь засунуть её обратно.

Я тут же представил себе «Джу»: серое лицо цвета овсяной каши, жирные волосы и тощее тело с обвисшей кожей, взгляд застывший, безучастный, мертвенный: не может ни улыбнуться, ни нахмуриться. Валиум успокаивает ей нервы, когда бэбик разражается очередным потоком душераздирающих воплей. Она будет любить своего малыша так же сильно, насколько Франко к нему безразличен. Это будет удушливая, потакающая, слепая, всепрощающая любовь, из‑за которой ребёнок станет точной копией отца. Малютке было забито место в королевской тюрьме Сафтона, когда он ещё лежал у Джун в утробе, точно так же, как зародышу богатого ублюдка заранее приготовлено место в Итоне. А тем временем папаша Франко будет отвисать в кабаке, как он отвисает сейчас.

– Я сама скоро стану бабушкой! Господи, аж не верится, – мама посмотрела на Билли со страхом и гордостью.