Гавриил Державин. На кончину великой княжны Ольги Павловны
Ночь лишь седьмую Мрачного трона Степень прешла[1], С росска Сиона Звезду златую Смерть сорвала. Луч, покатяся С синего неба, В бездне погас!
Утрення, ясна, Тень золотая! Краток твой блеск. Ольга прекрасна, Ольга драгая! Тень твой был век. Что твое утро В вечности целой? Меней, чем миг!
Юная роза Лишь развернула Алый шипок, Вдруг от мороза В лоне уснула, Свянул цветок. Так и с царевной: Нет уж в ней жизни, Смерть на челе!
К отчему лону, К матери нежной, К братьям, сестрам, К скипетру, трону, К бабке любезной, К верным рабам, Милый младенец, Ты уж с улыбкой Рук не прострешь.
Лик полутонный, Тихое пенье, Мрачность одежд, Вздохи и стоны, Слезно теченье, В дыме блеск свеч, Норда царицы[2] Бледность, безмолвье — Страшный позор!
Где вы стеснились? Что окружили? Чей видим труп? Иль вы забылись, В гроб положили Спящего тут Ангела в теле? — Ольга прекрасна Ангел был наш.
Вижу в сиянье Грады эфира, Солнцы кругом! Вижу собранье Горнего мира; Ангелов сонм, Руки простерши, Ольгу приемлют[3] В светлый свой полк.
Вижу блаженну Чистую душу Всю из огня, В свет облеченну: В райскую кущу Идет дитя; Зрит на Россию, Зрит на Петрополь, Зрит на родных.
Зрит на пииту, Жизнь и успенье Кто ея пел, Чей в умиленье Дождь на ланиту Искрой летел; Слышит звук лиры, Томные гласы Песни моей.
Мира Содетель, Святость и прочность Царства суть чьи! Коль добродетель И непорочность Слуги Твои, Коих ко смертным Ты посылаешь Стражами быть:
Даждь, да над нами Ольги блаженной Плавает дух; Чтоб, как очами, Над полвселенной[4] Неба сей друг Зрел нас звездами, Дланью багряной Сыпал к нам свет;
Племя Петрово, Екатерины, Здравьем чело, Сень бы лаврова, Мирные крины, Все нам цвело; Дни бы златые, Сребряны росы С облак лились;
Не было б царства В свете другого Счастливей нас; Яда коварства, Равенства злого[5], Буйства зараз, Вольности мнимой, Ангел хранитель, Нас ты избавь!
И средь эфира, В дебри тьмозвездной, В райской тиши, Где днесь Пленира[6], Друг мой любезной, Сердца, души В ней половину, Гений России, Призри мою!
1795
КОММЕНТАРИЙ Я. ГРОТА Она родилась 11 июля 1792 г. (см. выше, стр. 500, стихи на ея рождение), а умерла 15 января 1795. Настоящая пьеса была напечатана в V-й ч. Приятного и полезного препровождения времени за тот же год (стр. 198) под заглавием Стихи на кончину и проч. и с примечанием: «Получены из Петербурга от неизвестной особы, но тем не менее с чувствительною благодарностью сообщаются. П.» (Подшивалов); потом в изданиях: 1798, стр. 236, и 1808, ч. I, LIII.
Замечательно, что размер этой элегической пьесы очень сходен с тем, который в древней скандинавской поэзии употреблялся в надгробных песнях. В поэме шведского поэта Тегнера Фритиоф написан этим же размером плач по конунге Ринге; для сравнения выписываем оттуда 1-й куплет:
Дремлет в могиле Вождь знаменитый; Щит перед грудью, Меч у бедра. Конь его добрый Ржет под курганом, Светлым копытом Стену скребет. (Фритиоф, в переводе Я. Грота, Гельсингфорс, 1841, стр. 167).
Трудно предположить, чтобы такое сходство формы в однородных произведениях произошло случайно. В стихотворениях Державина за последующее время встречаются образы и имена, заимствованные из поэзии скальдов: этим объясняется и метрическая особенность помещаемой здесь пьесы. Очевидно, что Державин, знакомый с песнями бардов, обратился и к миру скандинавскому, о котором мог узнать многое из Маллетова Введения в Историю Датскую, переведенного Моисеенковым и изданного академиею наук в 1785. Вследствие знакомства с этою книгой и Н. А. Львов написал стихами Песнь норвежского витязя Гаральда Храброго, напечатанную отдельно в 1793 году. Державин и Львов беспрестанно увлекали друг друга к одним и тем же предметам занятий; особенно последний действовал своим примером на первого.
Значение рисунков так объяснено в рукописях: 1) Розан, увядающий в 15-й день Водолея (ср. 3-й куплет); 2) Гений, парящий в небесах, озаряющих Россию, осеняет ее щитом (см. 12-й куплет). |
