|
Город Сосновый Бор, рядом столица Империи и Красное Село. А ведь если они будут заходить на посадку на… Грегор Гольц исподлобья посмотрел на террориста с автоматом Калашникова, медленно идущего по рядам. Он был к нему спиной, до него было метров десять. Сейчас? Нет, не сейчас… Надо подождать. Пусть они понервничают, пусть они устанут и потеряют бдительность, пусть они расслабятся, стоя уже на пороге рая. Вот тогда… В кабине Владимир Дмитриевич незаметно для террориста нажал одну из кнопок. Она сообщала о том, что на борту чрезвычайная ситуация, на землю, во все ближайшие центры управления воздушным движением. Помимо этого — на земле теперь могли знать, что творится в кабине, потому что все разговоры в кабине пилотов теперь записывались и отправлялись вниз в режиме реального времени. — Зачем ты это делаешь?! — Летчик с трудом сдерживался, труп второго пилота, совсем молодого парня, лежал в проходе. — Тебя же убьют. — Я приму шахаду, — ответил молодой террорист, — и попаду в рай. А ты в рай не попадешь. У Аллаха для русских свиней нет рая… — Мне надо отлить. Террорист — молодой, с неаккуратной козлиной бородкой — остановился, уставился на сидящего в первом классе чиновника. — Что ты сказал? — Мне надо отлить… пожалуйста… мне надо в туалет. Террорист захохотал, ткнул кяффира стволом автомата. — Ссы в штаны, грязная свинья! Вы все грязные свиньи, все! — Как вы можете?! Террорист рассвирепел, ударил чиновника стволом автомата по лицу — раз, затем еще раз. В глазах его плескалось опасное, сумасшедшее пламя ненависти. — Ссы в штаны, кяффир, ну! Ты, сын шакала. Ба-бах!!! Последние слова террорист выкрикнул, чиновник вздрогнул — и на его светло-серых брюках начало расплываться темное пятно. — А-ха-ха… Свиньи! Вы все грязные свиньи, свиноеды! Среди вас нет ни одного воина, ни одного мужчины! — Али! Молодой террорист с автоматом и крысиной бородкой обернулся на зов. Брат Джавад махнул рукой. Али подошел. — Что ты делаешь? — А… тут один кяффир… они все трусы, он обоссался. Все в порядке, брат. — Не кричи. И не сквернословь. Воистину Аллах спросит с нас, и даже наша шахада не искупит все грехи. Разве ты хочешь предстать перед Ним со скверными словами на устах и нечистыми помыслами? Али испугался. Все-таки он был очень молод. — Аманту би-Лляхи ва русули-хи . Да простит меня Всепрощающий. — Аллах да простит всех нас. Будь осторожен. Было просто омерзительно — чувствовать горячую, мокрую ткань, вдыхать омерзительную вонь, чувствовать нечистоту и унижение. Но это было необходимо. Теперь он для бандита — всего лишь обоссавшийся от страха кяффир. И пусть думает так. — Рахья! Рахья! Во имя Аллаха, посмотри! Рахья, которому было всего двадцать три года, подбежал к иллюминатору. Здесь, в первом классе, расстояния между сиденьями такие, что можно было спокойно ходить по салону и подходить к любому иллюминатору. В нескольких сотнях метров от самолета, держащего курс на северо-запад, висел остроносый, двухкилевой истребитель-перехватчик Гаккеля. Он был похож силуэтом на разъяренную кобру, его серый с хаотическими черными и голубыми пятнами окрас сливался с небом. Истребитель замер выше правого крыла «Юнкерса», будто подвешенный к нему невидимыми нитями. Под крыльями висели ракеты… — Они боятся нас… — сказал Рахья, стараясь унять, загнать как можно глубже в душу недостойный моджахеда страх, страх перед государственной машиной, перед Его Величеством и перед всеми его подданными, которым они, четверо, бросили открытый вызов, — да… они боятся нас. Аллах Акбар! — Аллах Акбар! — закричал Али, как будто пилот истребителя мог услышать его. |
