Анна покачала головой.

– Я ведь давал тебе жизнь…

Скрипка заплакала.

А флейта подхватила этот плач, закружила, создавая снег. Стало вдруг холодно, настолько холодно, что Анна почувствовала, как пальцы ее превращаются в лед. Она даже подняла руку, чтобы рассмотреть.

Так и есть, лед.

Полупрозрачные какие. Анна поднесла их ко рту, подула. С потолка летели снежинки. Они касались мха и тьмы, покрывая ее пушистым одеялом. И та засыпала.

А мир…

Мир возвращался.

– Им ты не нужна… они рады будут избавиться. Думаешь, он позволит остаться в живых кому-то, кто даже в теории может претендовать на трон? Нет… он не станет убивать тебя сам, позволит твоему проклятью ожить. А знаешь, что смерть от проклятья очень болезненна.

Анна знает.

Она не хочет думать о проклятье.

Она возьмет мужа за руку… надо же, у нее появился муж, с которым не страшно умирать. Тоже почти сказка… в один день.

В одну минуту даже.

Зато у него пальцы еще теплые. И смотрит так, с укоризной. Мол, тебе бы спасаться, все слишком заняты и никто не обратит внимания… может, и так.

Но нет.

– Уходи, – повторил он.

Анна лишь улыбнулась.

Наклонилась.

Поцеловала мужа. Да, так, определенно, будет правильно…

Глава 35

Умирать Глебу не хотелось. И нежелание это заставляло разум метаться в поисках спасения. Но правда была в том, что спасения не было.

Быть не могло.

Скорее всего, в мире физическом, он давно был бы мертв: с дырой в боку жить затруднительно. А здесь Глеб лишь ощущал, как тело покидают силы.

И то медленно.

Будто это место, возникшее на стыке двух миров, уже напилось досыта. И теперь само питало Глеба. Конечно, даже здесь агония не могла длиться вечно. Но…

Анна оторвала клок чего-то красно-бурого и прижала к ране.

– Он хорошо останавливает кровь, – сказала она, пожав плечами. – И воспаление снимет. На Севере его используют, но нужно, чтобы живым был…

Мох был живым.

И по ощущениям, даже чересчур живым. В рану будто огня плеснули. И огонь этот заставил поморщиться.

– Не выживешь… – прошипела тварь, которая представляла собой нечто бесформенное, покрытое плотным пологом листвы.

Не выживет.

Пробою совсем мало осталось…

…в тот, прошлый раз, Глеб стягивал его сам. Он позволил тьме зацепиться за края и тянул, пропуская сквозь себя, питая воспоминаниями и чужой силой.

Его нашли на том кургане.

Живым.

Чудом.

И в Петергоф отправили. Этого Глеб не помнил. А вот тихую лечебницу, пребывавшую под патронажем Ее императорского Величества, так вполне. Дни, похожие друг на друга. Сны, в которых он падает во тьму. Вздох чудовища, в этой тьме таящегося.

Крики егерей.

– Я могу помочь… – этот голос вновь шелестел, пробираясь сквозь ноты музыки, от которой у Глеба болела голова. И, кажется, кровь пошла носом.

В том числе носом.

Мха запихнуть, что ли? Нет… это ж потом найдут, смерть, безусловно, героическая, но мох в носу с героизмом как-то слабо увязывался. И Глеб он нее отмахнулся.

– Ты же знаешь, что могу… позволь… и я затяну раны… я сделаю тебя сильным… таким сильным…

– Иди ты…

– Пойду, а ты останешься. И возможно, выживешь… но не станешь прежним. Ты уже утратил кусок души…

…в том проклятом кургане, где Глебу не хватило сил справиться с пробоем.

И тьмы.

И…

– …ты помнишь, как звали паренька? Того, который остался с тобой? Он прикрывал тебя, надеялся, до последнего надеялся, что ты выберешься, а с тобой и он.