– Она меня обманула!

Хуана нашла Осеберга и схватила за ухо. В пещере словно началась семейная ссора, только многократно усиленная. Снова заплясали голубые огни, одна волшебница стала оседать, сестры подхватили ее. Другая стала наливать упавшей воду в рот. Несогласная что‑то настойчиво говорила госпоже Бирке, которая вздохнула и обратилась к людям.

– Сестры и дочери! – крикнула госпожа Бирка –так, как она обращалась к деревенскому собранию. Ее объявление сопровождалось мысленным голосом Несогласной. Утомленные люди замолчали. – Не хотите ли послушать предания о храбрых женщинах прошлого, чтобы поддержать наш дух? Марис? Арона? Офелис?

Офелис, дочь Кеми, престарелая сочинительница Песен, покачала головой, хотя в темноте этого никто не увидел.

– Голос мой хрипит во время долгого рассказа, – устало промолвила она. До этого она находилась среди старейших, беседовавших с волшебницами. Марис тоже отказалась. Немного подумав, Арона начала предание Древних дней, потом другое, потом еще одно.

Глава шестая. Снова Лормт

Леди Нарст, ученая, отложила фальконерский свиток и нахмурилась, глядя вдаль. Похоже, это не подлинная история, а фантастические легенды о земле за морем, которой правили женщины, где у каждого клана был свой покровитель – животное. Однако местами рассказы совершенно покоряют… Например, предание о Теоре… И оно подтверждает известные факты. Свиток очень древний, пергамент и чернила старые.

Если верно переведено, то записавшего это звали Барина, женщина‑фальконер. А «написано на брегах изгнания, когда все мужчины сошли с ума». На пергаменте какое‑то засохшее пятно. Слеза? Или просто морская пена? Аскетическая женщина‑ученый снова прочла легенду, дошедшую через много столетий, и содрогнулась.

Царица Теора и ее некогда верный человек Лангвард стояли на утесе над берегом. Из своей осажденной крепости Салзатар царица гневными глазами, полными горячих слез, смотрела, как последние Дома уплывали на кораблях пиратов‑салкаров. За ней стоял человек, которого она подняла из ничего и дала ему второе после себя положение в стране.

– Госпожа, будь разумна, – уговаривал Лангвард, не употребляя титула. – Тебя никто не поддержит в этом твоем отчаянном сопротивлении. Ты из каприза хочешь сохранить свою власть.

– Из каприза? – Она вздохнула, вспомнив, сколько напряженных размышлений и трудного балансирования между разными силами стояло за этим решением.

– Но если ты возьмешь себе лорда из долины, то сохранишь титул царицы, которым, я знаю, ты дорожить как и честью.

Она посмотрела на него, но он не решался встретиться с нею взглядом. Неужели он считает ее такой же глупой, как женщины при дворе завоевателей? Они вечно спорят о том, у кого из их мужей выше положение и звание. Где ценятся не личные качества женщины, а только девственность или отсутствие ее, покорность и молчание. Стать такими, как они? Никогда!

– Как царица, я мать своего народа, я правительница, а не покорная рабыня завоевателей, – твердо произнесла она. – Нет!

– Ты не будешь в таком же положении, как другие, – флегматично заметил Лангвард. – Он предложил тебя мне. В качестве милости. – И когда ее рука легла на кинжал Хранителя Царицы, он напомнил ей: –Когда‑то ты сама сделала мне такое предложение.

– И ты отказался, объяснив, что не хочешь быть моей комнатной собачкой. Ну, а я не стану твоей. Значит, ты дал клятву верности этому человеку?

– Нет! – Ответ прозвучал без колебаний.