— Ну, а по крестьянскимъ дворамъ намъ ужъ нечего больше искать дачъ?

— Да мужики-то все ненадежные, пьянственные. А впрочемъ посмотрите, пожалуй. Къ кому бы васъ свести?

— Нѣтъ, нѣтъ, въ пьяную семью я не хочу.

— Вы къ намъ-то пожалуйте, а дома я ужъ съ своимъ мужикомъ соображу, кого бы вамъ подсдобить въ хозяева. Дьячокъ вѣдь вотъ у насъ на лѣто комнату отдаетъ, но только одну комнату, и трафитъ такъ, чтобы холостому сдать и на харчи его взять, разсуждала баба, ведя съемщиковъ къ себѣ на дворъ.

Дворъ былъ недалеко отъ лавочки. Войдя въ калитку двора, съемщики очутились въ самомъ топкомъ перепрѣломъ навозѣ, такъ что ужъ и положенныя на него доски для прохода къ крыльцу не помогали и ихъ окончательно засосало въ грязную жижу.

— Отчего вы такъ грязно дворъ держите? задала бабѣ вопросъ съемщица.

— Да вѣдь, помилуйте, скотина-съ. Это не грязь, это навозъ, это крестьянская благодать. Все это на огородъ, да на пашню пойдетъ. Рано еще теперь, а вотъ немного погодя все вывеземъ на поле. Вы, вотъ, конечно, сударыня, городской человѣкъ и, можетъ быть, всего этого не понимаете, а вѣдь безъ навоза ничего и родиться не можетъ. Мы люди исправные, сѣемся и огородъ сажаемъ. У насъ вотъ лѣтомъ и подсолнухъ, и все. Люди навозъ-то покупаютъ.

— Знаю, знаю, что навозъ въ деревенскомъ хозяйствѣ необходимъ; но зачѣмъ вы его не складываете въ кучу?

— Да какъ его въ кучу-то сложишь? Его сложить, а скотина опять разроетъ. Скотина-съ… Да и нѣтъ у насъ этого обнаковенія, чтобъ рано навозъ убирать. Вотъ около Николина дня, къ пріѣзду дачниковъ вывеземъ и все чисто будетъ. У насъ, сударыня, тутъ мѣсто топкое, глина-съ, оттого оно и грязно такъ, а въ сущности тутъ и навозу-то не ахти что.

Съемщики вошли въ избу. Домъ былъ, очевидно, изъ зажиточныхъ. Въ комнатѣ на окнахъ висѣли даже кумачевыя занавѣски на вздержкѣ и на двухъ подоконникахъ стояло по гипсовой статуэткѣ, изображающей купидона, стоящаго на одномъ колѣнѣ со сложенными у груди руками. На стѣнѣ висѣли часы съ большимъ деревяннымъ расписнымъ цвѣтами циферблатомъ. У часовъ, впрочемъ, вмѣсто второй гири висѣлъ пестрядинный мѣшечекъ съ пескомъ. Мебель была разнокалиберная и среди нея виднѣлись даже два буковые гнутые стула съ деревянными сидѣньями, совсѣмъ новые. Стоялъ комодъ, покрытый красной салфеткой, на комодѣ стеклянный шкапчикъ и въ немъ посуда, состоящая изъ пестрыхъ чайныхъ чашекъ и тарелокъ съ рисунками. На покрытомъ бумажной салфеткой столѣ помѣщалась даже лампочка на чугунномъ пьедесталѣ и съ матовымъ стекляннымъ колпачкомъ. Въ углу, разумѣется, образа въ кіотахъ съ вербой и вѣнчальными свѣчами. Полъ былъ устланъ рогожами.

— Садитесь, пожалуйста, гости дорогіе, засуетилась баба. — Самоварчикъ, я думаю, прежде всего?

— Да, не худо и самоварчикъ. Только дайте поскорѣй хлѣба и горшокъ молока, отвѣчали съемщики.

— Сейчасъ, сейчасъ… Машутка! Сбѣгай за тятькой, обратилась баба къ десятилѣтней босой дѣвочкѣ, нянчившей грудного ребенка. — Вѣдь вотъ мужъ-то у меня не какъ другіе мужики, не пьянствуетъ, а на работѣ теперь, пашетъ.

— Такъ зачѣмъ же вы хотите отъ дѣла его отрывать? Не надо. Пусть работаетъ.

— Ничего-съ… Все-таки вы на него посмотрите, да и онъ съ вами поговоритъ. Онъ лучше меня все и знаетъ. Можетъ статься, онъ и укажетъ, гдѣ вамъ еще дачку посмотрѣть. Положи, Машутка, ребенка-то на кровать, да и бѣги за отцомъ. А только, ваша милость, вамъ дачки лучше чѣмъ у барина Подлевскаго, или вотъ что у лавочника смотрѣли, здѣсь и не найти.

— Да Подлевскій-то ужъ требованія какія-то особенныя предъявляетъ, а лавочникъ дорожится. Вообще мнѣ здѣсь не нравится, что всѣ хотятъ захватить въ какую-то кабалу дачника.