— Ну, читал.

— Это моя статья?

— Да нет. Поуродовали здорово. Но подпись-то твоя?

— В том-то и кошмар…

— Подпиши, Кира, а я налью, — попросил Леха. — Не как произведение подпиши, а как мою отмазку перед женой. А то не поверит, что я с вами сегодня вечером был. И обязательно дату и время поставь!

— Как на пропуск, да? — рассмеялся Николай Иванович. — Чтоб дежурный караульный выпустил.

Выпили по первой, по второй. Закусили. Степанов поднял глаза на Теплова, спросил в упор:

— Как же ты мог не встать на дыбы? Существует же у вас какое-то авторское право. А ты молчишь в тряпочку…

— Чего ты меня сейчас калибруешь? — разозлился Теплов. — Ты же знаешь, что я писал! Сам визировал мой текст! А что из него в Москве сделали? Нет у нас «авторского права». У нас права вообще — никакого нет. Как и у тебя! Ты что, действительно не понимаешь, что в том же дерьме барахтаешься, что и я? Или для дела придуриваешься? На суде тебя — главу следствия, «важняка» — государственный обвинитель, такой же прокурорский выкормыш, высек как Жучку дворовую! «Следствие проведено недобросовестно…» И на глазах у всего суда, всей честной публики переквалифицировал нашу статью для Рафика-мотоциклиста! Не от трех до пяти, а двенадцать строгача! Хорошо еще, что не шлепнули… Так и то — благодаря Якову Семеновичу Киселеву — адвокату… Как же ты-то не встал на дыбы?! — спросил Кирилл Костю Степанова и добавил: — Наливай, Леха!

Петраков налил всем по большой рюмке, пробормотал «будьте…» и первый выпил. Зажевал листочком гурийской капустки и снова налил.

— Ты, Леха, закусывай, — сказал Николай Иванович. — А то нажрешься, как поросенок, и тебе никакой Киркин автограф не поможет. Кирилл! А ты правда после этого из газеты ушел?

— Правда. А вы откуда знаете, Николай Иванович?

— Я где служу-то, гражданин Теплов? Пока… — улыбнулся майор Зайцев.

В следующий раз они увиделись только в шестьдесят пятом году, на похоронах убитого Лехи Петракова.

Костя Степанов пополнел, отпустил себе модную бородку. Возглавлял какую-то крупную адвокатскую контору.

Бывший майор милиции Зайцев, ныне сменный дежурный военизированной охраны киностудии «Ленфильм», на похороны Лехи приехал один. Жена, Ася Самуиловна, лежала в больнице. Сердце…

Семилетняя дочка Лехи — худенькая, длинненькая, все время смотрела на белое лицо мертвого отца и отвела глаза в сторону только тогда, когда гроб закрыли крышкой. Жену Лехи, всю в черном, с двух сторон поддерживали две пожилые женщины. Лехина тетя и мать жены.

Костю Степанова и Николая Ивановича Кирилл Теплов тихонько познакомил с Зоей. Когда гроб опустили в могилу, все четверо бросили по горсти песка на крышку гроба, а спустя еще минут пятнадцать разъехались…

«А земля обетованная оказалась обычной землей, да еще вдобавок сухой и каменистой.

Соплеменники Моисея ковырялись в этой земле и с тоской вспоминали то время, когда они, голодные и босые, брели по безводной пустыне и впереди у них была земля обетованная…»

В жизни Кирилл Петрович не писал дневников. Записывал что-то раз в пять лет. От удивления. Просто так. Чтобы не забыть. Или в надежде, что когда-нибудь пригодится. Для какой-нибудь работенки. Обычно терял эти записи.

Но вот когда ему поставили капельницу с неведомыми для него «витаминами» и пока Зойка не вернулась с новыми майкой и трусиками и еще чем-то для старого Рафика Когана-Алимханова, Кирилл Петрович записал на обороте больничной инструкции по включению и пользованию палатным телефоном:

«…Я, наверное, не понимаю всего трагизма своего сегодняшнего положения.