— Господи, Рафик! — Зоя была потрясена. — Я готова подписаться под каждым твоим словом об этой стране и ее народонаселении. От разных банковских счетов в одной семье до отсутствия желания у псов понюхать друг у друга под хвостом! К сожалению, Рафик, не у всех нас есть возможность общаться с настоящей немецкой интеллигенцией… Мы несколько раз сталкивались с ними и даже при нашем очень относительном знании языка получили громадное удовольствие… Нормальные ребята. Со своими тараканами в башке… Но без той мелочовки, о которой говорил ты. Ею, кстати, заражена почти вся эта полупровинциальная Европа!.. Тут ты меня нисколечко не удивил. Но то, что ты так все сообразил про свою болеутоляющую машину из научно-фантастического фильма — я потрясена! Как?! Каким образом? На каком языке ты говорил с врачами?

— Я-то говорил по-русски…

На мгновение старый Рифкат вздрогнул и сжал зубы от внезапной боли, неожиданно возникшей в его худеньком, измученном и разрисованном теле. Он судорожно нажал на кнопку в «сонетке», передохнул и повторил:

— Я-то говорил по-русски, а вот твой Петрович…

Зоя Александровна погладила Кирилла Петровича по небритой щеке.

— Полиглот ты мой… — расслабленно, врастяжку, по-бабьи ласково, но иронично проговорила Зоя Александровна. — Ты-то как этот текст осилил?

— Что-то сообразил, кое-что само додумалось. В определенных пределах я все-таки знаю язык, — обиделся Кирилл Петрович.

— Да ты что, Зой! — вступился за старика Теплова старик Алимханов-Коган. — Петрович так переводил — я диву давался! Просто — перфектно!

— Тоже — словечек нахватался, — усмехнулась Зоя.

— А чего? Здесь так все говорят. Зой, а Зой… Прости меня, конечно, но ты «утку» можешь мне подать? А то Петрович под капельницей, а мне самому не дотянуться…

— О чем разговор, Рафик, не смеши меня.

Зоя Александровна поднялась со стула, подошла, достала из-под кровати Рифката «утку», подала ему:

— Я потом вынесу и помою. А пока смотаюсь в нижний буфет, кофейку выпью…

«Господи… Господи, Боже ты мой! Хоть бы он выжил!.. Как… Как мне в него это втемяшить?.. Чтобы он еще сам себя выволакивал. Чтобы карабкался, цеплялся… Чтобы хоть чуточку верил!.. Помоги мне, Господи! Или кто там за Тебя?..

А если что-нибудь… Тогда пусть это произойдет вместе. Я не хочу быть его вдовой!..»

…В апреле 1964 года, после двух запретных, шумных и чуточку пижонски демонстративных «квартирных выставок», из Советского Союза был выдворен очень талантливый художник-график Лева Кучер. Близкий приятель Кирилла Теплова.

Почти все работы Кучера, так возмутившие советскую власть, помогли Леве вывезти за границу знакомые иностранные дипломаты. К сожалению, не все оказавшиеся благородными рыцарями-защитниками нового авангардного искусства, рожденного в «ужасной стране коммунистических варваров». Так, во всяком случае, они впоследствии выражались в своих многочисленных интервью западным газетам, журналам и радио.

Половина работ Левы была возвращена ему в Париже, где Лева и бросил якорь, а половина…

Вторая половина, на которую Лева Кучер мог бы безбедно прожить во Франции еще пару лет, — тихо растворилась в симпатичных домах некоторых дипломатов в разных концах Европы и Америки.