— Никто не может устоять против этого человека, — бормотал про себя Иоргенсон мрачным голосом. — Я и то бы не мог.

После того как челнок отъехал от шхуны, интеллектуальная жизнь Иоргенсона прекратилась. Никаких умствований от него больше не требовалось.

Он покончил с этим вопросом. Его решения были уже приняты, и он мог теперь обдумывать их с тем же мертвым равнодушием, с каким он расхаживал по палубе «Эммы». Кольцо заставит Лингарда вернуться к Хассиму и Иммаде, которые теперь тоже были в плену, хотя им, по мнению Иоргенсона, не грозило серьезной опасности. Суть дела сводилась к тому, что у Тенги оказались в качестве заложников близкие Лингарду люди. Люди эти были связаны с Лингардом крепкими узами. Они имели на Короля Тома такие же права, какие много лет тому назад имели люди той же расы на него самого.

Только Том был гораздо больше, чем он, Иоргенсон. И все же он не избегнет такой же точно судьбы, какая постигла его, Иоргенсона, он будет поглощен, пленен, сольется с ними и в случае успеха, и в случае неудачи. Таков был неотвратимый рок, и Иоргенсон верил, что кольцо заставит Лингарда мужественно принять неизбежное. Ему только хотелось, чтобы Лингард перестал интересоваться судьбой этих белых, — людей, не оставляющих о себе никакого следа в жизни.

С первого взгляда казалось, что посылка белой женщины к Лингарду не вполне служила этой цели. Но у Иоргенсона сложилось мнение, еще более подкрепленное утренним разговором с миссис Треверс, что она и Лингард разошлись навсегда. Это так и должно было быть. Женщина Лингарду совершенно не требовалась. Единственная женщина, которую знал Иоргенсон, досталась ему в обмен на несколько штук ситца и несколько ружей. В данном случае подобная сделка представлялась невозможной, и это еще более подтверждало убеждение Иоргенсона. Дело было несерьезно. В сущности, никакого дела и не существовало. Существовал только один факт — связь Лингарда с ваджскими изгнанниками, и вытекавшее отсюда огромное воинственное предприятие, подобного которому никто еще не пытался осуществить в здешних морях.

Старый авантюрист нисколько не сомневался, что Тенга предпочел бы мирную сделку войне. Как Лингард возьмется за переговоры, его, Иоргенсона, не касается. Во всяком случае, это будет нетрудно. Ничто не помешает Лингарду отправиться прямо к Тенге и поставить вопрос ребром. Тенге хотелось только получить свою долю в богатстве Лингарда, во власти Лингарда, в дружбе Лингарда. Еще год тому назад Тенга как-то сказал Иоргенсону, что он нисколько не менее достоин дружбы Лингарда, чем Белараб.

Это был ясный намек, раскрывавший все тайные мысли хитрого вождя. Иоргенсон, конечно, отвечал глубоким молчанием. Он не занимался дипломатией, — он только хранил припасы.

После тех сложных умственных усилий, какие потребовались для того, чтобы спровадить миссис Треверс, Иоргенсон решил отдохнуть и выбросить из головы все думы. Последний его помысел был чисто практический.

Ему пришло на ум, что следовало бы как-нибудь привлечь внимание Лингарда к лагуне. На морском языке одна ракета обозначает несчастье, а три ракеты, одновременно пущенные, обозначали бы предостережение. Он отдал приказ, и ракеты взвились ввысь, оставляя по себе искрящийся хвост и с громким треском рассыпаясь одна за другой высоко в воздухе белыми звездами. После этого Иоргенсон принялся ходить взад и вперед по палубе, уверенный, что Том догадается и прикажет наблюдать за лагуной. Несомненно, эти таинственные ракеты потревожат Тенгу и его друзей и вызовут в поселке немалую суматоху; это было неважно, потому что поселок и без того был весь на ногах. Но что было неожиданным для Иоргенсона, так это мушкетный выстрел, раздавшийся из джунглей со стороны носа. Иоргенсон остановился. Он ясно слышал, как пуля ударилась в борт шхуны.

— Это какой-нибудь осел стрельнул, — проговорил он презрительно.