Лингард тяжело уселся на другой конец скамейки, и д'Алькасер, взглянув на его профиль, должен был признать, что лицо его было исполнено самой мужественной красоты, какую он когда-либо видел. Притом это было выразительное лицо, но выражения его в эту минуту д'Алькасер тоже не мог разгадать на основании своего прежнего опыта. Но запечатлевшееся в чертах Лингарда выразительное и странное спокойствие как бы не допускало ни любопытства, ни даже страха. Его бесполезно было о чем-либо спрашивать. Однако следовало что-нибудь сказать, чтобы разрушить чары, чтобы опять призвать этого человека на землю. Впрочем, Лингард заговорил первый:

— Миссис Треверс ушла?

— Она ушла… должно быть, туда, куда ей всего естественнее пойти, раз она явилась к нам, — ответил д'Алькасер, сообразуя свой ответ со щекотливостью положения.

Спокойствие Лингарда, казалось, еще больше возросло. Он снова заговорил:

— Удивительно, о чем эти двое могут говорить друг с другом.

Со своим вопросом он обращался, по-видимому, ко всему ночному миру вообще, но д'Алькасер счел за нужное ответить.

— Вы, вероятно, удивитесь, капитан Лингард, если я вам скажу, что эти двое вполне способны понимать друг друга? Это вас, кажется, удивляет. Но уверяю вас, что за семь тысяч миль отсюда этому бы никто не удивился.

— Мне кажется, я понимаю, но разве вы не видите, что у этого человека ничего нет в голове? Он все равно что сумасшедший.

— Да, с семи часов вечера он бредил немного, — согласился д'Алькасер. — Но, поверьте, капитан Лингард, — продолжал он уже серьезно и повинуясь самому бескорыстному побуждению, — что даже в бреду он гораздо понятнее для нее и сам лучше понимает ее, чем кто бы то ни было… на стомильном радиусе отсюда.

— Да, значит, вы не удивляетесь, — сказал Лингард совершенно спокойно. — Вы не видите никаких оснований удивляться.

— Нет. Дело в том, что я очень хорошо это понимаю.

— Но что вы понимаете?

— Понимаю мужчин и женщин, капитан Лингард, которых вы…

— Я не знаю ни одной женщины.

— В этом отношении вы совершенно правы, — сказал д'Алькасер, и впервые за время этой встречи Лингард медленно повернул голову и взглянул на своего соседа.

— Неужели вы думаете, что она тоже сумасшедшая? — испуганно спросил Лингард.

Д'Алькасер слегка вскрикнул. Нет, конечно, он не считает ее сумасшедшей. Было бы очень оригинально думать, что у сумасшедших есть какая-то общая логика, благодаря которой они понимают друг друга. Д'Алькасер постарался смягчить тон и продолжал:

— Нет, капитан Лингард. Женщина, о которой мы говорим, будет всегда находиться в здравом уме и твердой памяти.

Лингард откинулся назад и охватил колени руками. Он, казалось, не слушал. Д'Алькасер вынул из кармана портсигар и долго смотрел на оставшиеся там три папиросы, последние из тех, которые были при нем, когда его взяли в плен. Д'Алькасер поставил себя на самый скромный рацион. Он позволял себе закуривать папиросу лишь при особо важных обстоятельствах. Теперь их осталось только три, и их надо было растянуть до конца жизни. Папиросы успокаивали, облегчали, придавали достоинство. И их осталось всего-навсего три! Одну надо было приберечь к утру, чтобы закурить перед смертью, когда их будут выводить из ворот ограды. Да, папиросы успокаивают… Достоин данный момент того, чтобы закурить одну из остающихся? Д'Алькасер, настоящий сын латинской расы, не боялся самоанализа.