Сердце его разрывалось на части, точно бурное выражение иоргенсоновскош нестерпимого неверия в человеческую жизнь разбило его собственную душу, лишило его тело всякой силы и навеки бросило его в жертву бесконечным терзаниям, упрекам совести.
— Оставьте меня, Васуб, — сказал он. — Они все умерли, но мне хочется спать.
Васуб взглянул в лицо белому человеку своими немыми старыми глазами.
— Туан, тебе необходимо выслушать Джафира, — сказал он настойчиво.
— Он умирает? — спросил Лингард тихим, нерешительным тоном, как будто боясь звука своего собственного голоса.
— Кто знает? — голос Васуба звучал еще настойчивее. — На теле его нет раны, о туан, но он не хочет жить.
— Он покинут своим богом, — пробормотал про себя Лингард.
Васуб немного подождал и продолжал:
— И у него есть послание к тебе, туан.
— Конечно. Но я не хочу его слышать.
— Оно от тех, кто никогда больше не будет говорить с тобой, — с грустью настаивал Васуб. — Это великое поручение: собственные слова раджи. Джафиру трудно умереть. Он все что — то бормочет насчет кольца, которое было тебе послано и которое он выпустил из рук. Это был великий талисман!
— Да, но на этот раз он не оказал действия. И если я пойду и скажу Джафиру, почему талисман потерял свою силу, он передаст об этом своему радже, о Васуб, потому что ты говоришь, что он скоро умрет… Не знаю, где они встретятся, — пробормотал он про себя.
Васуб опять поднял глаза на Лингарда.
— Рай — удел всех правоверных, — прошептал он, твердый в своей простой вере.
Человек, погибший от одного только взгляда на рай, обменялся со старым малайцем глубоким взглядом и поднялся наверх. На палубе никого не было, как будто все отказались от него, кроме шедшего впереди старика и того другого человека, который умирал в сгущающихся сумерках, дожидаясь его прихода. Внизу, в свете, падавшем из люка, он увидел, как молодой калаш, с широким желтым лицом и жесткими волосами, пробивавшимися пучками из-под его головной повязки, подносил глиняный кувшин с водой к губам Джафира, раскинувшегося на груде циновок. Слабое движение помутневших зрачков показывало, что верный посланец вождей заметил приход человека, которого он и его сородичи так долго знали под именем Короля моря. Лингард опустился на колени у изголовья Джафира, который слегка мотал головой из стороны в сторону и потом затих, смотря на балку потолка.
Лингард пригнулся ухом к его смуглым губам.
— Передай свое поручение, — ласково сказал он.
— Раджа хотел еще раз пожать тебе руку, — прошептал Джафир таким слабым голосом, что Лингард скорее угадывал, чем слышал его слова, — Я должен был тебе сказать… — начал он и вдруг остановился.
— Что сказать?
— Чтобы ты все забыл, — произнес Джафир с усилием, словно начиная длинную речь. После этого он не говорил ничего, пока Лингард не пробормотал:
— А госпожа Иммада?
Джафир собрал свои последние силы.
— Она ни на что не надеялась, — ясно произнес он. — Когда Аллах призвал ее к себе, она сидела в стороне, покрытая покрывалом, и скорбела. Я даже не видал ее лица.
Лингард пошатнулся и упал бы ничком на умирающего, если бы стоявший рядом Васуб не подхватил его за плечо. Джафир, казалось, ничего не замечал и неподвижно смотрел на балку в потолке.
— Ты слышишь меня, Джафир? — спросил Лингард.
— Слышу.
— Я не получал кольца. Кто мог его мне принести?
— Мы отдали его белой женщине, да будет геенна ее уделом!
— Нет, геенна будет моим уделом, — с силой отчаяния проговорил Лингард, и Джафир в ужасе поднял руки, — Ибо слушай, Джафир: если бы она отдала мне перстень, она отдала бы его глухому, немому и безвольному человеку. |